Наталья Соломко - Белая лошадь – горе не мое [первая редакция]

— Александр, я кого спрашиваю?! — возвысил голос Арсений Александрович. — Немедленно объясни…

— Тише ты! — замахал руками Саня. — Там же все слышно!

Директор школы испуганно замолк и оглянулся на дверь.

— Лена, оставь нас, — сказал он шепотом, но грозно. — Нам надо поговорить.

— Не оставлю! Санечка, что случилось?..

— Ничего не случилось, просто мне подушку надо.

— Александр, — забормотал Арсений Александрович, — если ты… — он беспомощно взглянул на Елену Николаевну. — Если ты виноват… Я тебя вот этими руками… Слышишь ты меня?..

— Дадите подушку? — упрямо сказал Саня. А что он мог еще сказать? «Дорогой папа, тебе не стыдно?» Уж лучше молчать…

— Арсений! — ахнула Елена Николаевна, потому что Арсений Александрович шагнул к сыну, но расправиться с негодяем помешал телефонный звонок. И Саня и родители замерли и долго слушали, как надрывается в коридоре телефон. Первой опомнилась Елена Николаевна.

— Алло! Алло!.. Молчат… — сообщила она вышедшим в коридор отцу и сыну.

Трубку водрузили на место, но от телефона не отошли, стояли, ждали. Телефон действительно затрезвонил вновь.

— Я сам, — сказал Саня. — Алло…

— Это вы?.. — испуганно спросил Кукарека.

— Я.

— А Юлька у вас?..

— У нас.

Кукарека помолчал. Это, видно, была у них с Юлей фамильная черта молчать в телефон.

— А она вам рассказала?..

— Да.

— Ну вот… — сказал Кукарека. — Почему все злые такие?..

Саня не ответил, потому что не знал.

— А что теперь будет?..

Но этого Саня не знал тоже.

— Юлька так ревела… А мама ее по щекам била…

— А ты смотрел?! — завелся Саня. — Тоже мне — родственник!

Кукарека засопел обиженно.

— Ничего я не смотрел, а защищал… Мне тоже досталось… А мама сидит и плачет… Ее тоже жалко…

— Слушай, — сказал вдруг Саня, — я к вам сейчас приду…

— Лучше не надо! — отозвался Кукарека.

— Надо!

Кукарека подумал и вздохнул:

— Ну ладно, я тогда домой пока не пойду, я вам из автомата звоню… Я вас во дворе дождусь и дверь сам открою, а то она прямо в подъезде на вас кричать будет…

— Мама, — сказал Саня, — пойди туда и никуда ее не отпускай… Я тебя очень прошу! А ты не ходи! — это уже отцу.

Арсений Александрович обиделся:

— Почему это? Что я — зверь?

Саня хотел объяснить отцу, что не зверь он, но — директор школы и потому лучше ему пока не вмешиваться, но было некогда, и он только сказал умоляюще:

— Мама!

— Он не пойдет, будь спокоен, — пообещала Елена Николаевна так решительно, что ни Саня, ни Арсений Александрович в сказанном не усомнились.

Кукарека же оказался провидцем: встреча учителя географии с мамой Юли и Жени Петуховых кончилась скверно.

Кукарека открыл дверь своим ключом, впустил его в квартиру. Серафима Константиновна сидела на кухне, устало сложив руки на коленях. Лицо у нее было заплаканное.

— Здравствуйте! — громко сказал Александр Арсеньевич и замолчал: все слова, которые он хотел сказать, торопясь сюда, куда-то пропали. Молчала и мама Петуховых, потрясенная тем, что он еще и посмел явиться.

— Что вам здесь нужно?! — наконец гневно спросила она. И как-то очень логично добавила: — А ее нет дома… Ушла куда-то и все нет и нет…

На что Александр Арсеньевич тоже очень уместно ответил:

— Я люблю вашу дочь…

— Мерзавец! — ахнула Серафима Константиновна и ударила его по щеке.

Александр Арсеньевич побелел, резко развернулся и пошел прочь.

— Юлю не теряйте, — сказал он, выходя, — она у меня…

В первом часу в дверь решительно позвонили.

— Где она?! — сказали. — Верните мне дочь! Немедленно!..

— Тише… — ответила Елена Николаевна. — Она спит. Успокойтесь, пожалуйста…

— Где она?! — не успокоилась Серафима Константиновна.

Елена Николаевна приоткрыла дверь Саниной комнаты, где, наволновавшись и наревевшись, безмятежно спала Юля.

— А он?

Саня спал в кухне на раскладушке. То есть не спал, конечно, а лежал, плотно зажмурившись.

— Господи, — сказала Юлина мама. — Это что ж такое творится… — и заплакала.

— А что, собственно, творится? — вздохнул Арсений Александрович.

— Безобразие какое, они же любят друг друга! — всхлипнула Серафима Константиновна. — А вы куда глядели?

— Успокойтесь, — повторила Елена Николаевна.

— Мне Лола Игнатьевна такого наговорила… Что теперь будет?..

— А ничего не будет, — спокойно ответил Арсений Александрович. Просто уволю я его, вот и все…

Юлина мама перестала плакать, подняла глаза на Арсения Александровича и некоторое время смотрела непонимающе и рассерженно.

— Да разве я за этим к вам пришла?! Я к вам как к отцу…

Арсений Александрович нахмурился и пожал плечами.

— Как отец я могу вам сказать, что мой сын — порядочный человек и по отношению к женщине никогда не позволит себе ничего низкого, вот так. А как директор я тем не менее обязан пресечь это, как вы выразились, безобразие. Я пресеку.

Серафима Константиновна молча смотрела на Арсения Александровича, смотрела с удивлением и неодобрением.

— Как это у вас просто! «Уволю»! А о них вы подумали? Юльку ославите, ему жизнь испортите!.. А за что?

Тут Елена Николаевна тоже заплакала. Арсений Александрович сморщился, принялся искать сигареты.

— Вы поговорите с ними, вы же директор! Я Юльке сказала — куда там! Слушать ничего не хочет! Ушла, хлопнула дверью: люблю, и все тут!

— У вас неверные представления о возможностях директора школы… — с грустной усмешкой отвечал директор школы. — Запретить им любить не в моей компетенции… Уволить — пожалуйста.

— Но — как отец…

— И как отец — не могу. Мне как отцу радоваться бы… И не послушает он меня точно так же, как дочь не послушала вас. А послушал бы, я бы его уважать перестал… Да перестаньте же вы, наконец! — стукнул он кулаком. Слезами делу не поможешь.

— Легко вам говорить «перестаньте»!

— Да… — сказал Арсений Александрович. — Мне, конечно, легко. Легче всех.

И тут Елена Николаевна перестала плакать, гневно взглянула на мужа и сказала:

— Есть же люди такие! Во все вмешиваются! Влезут с ногами, натопчут, испачкают все! А что случилось? Гуляли вместе…

— Вы только его не увольняйте! — умоляюще взглянула на директора Юлина мама. — Юлька ведь сразу из школы уйдет, вы ее не знаете! И Женька мне этого никогда не простит… Так плакал, кричал: «Мамочка, почему ты такая злая?»

А Саня лежал, слушал и вдруг уснул…

Ему приснилась осень — большая, желтая, с грядущими холодами. Родной шестой «Б» приснился ему: он летал в небе над школой… Осень, осень… И все птицы стремились в теплые края: кто собирался, кто улетел уже. Только эти — из шестого «Б» — весело и упрямо носились над школой и улетать никуда не собирались. Саня разбежался, оттолкнулся от земли и тоже оказался там, в большом ветреном небе, а внизу, возле школы, печально бродила белая лошадь…