Наталья Соломко - Белая лошадь – горе не мое [первая редакция]

— Ну-у? — Женщина вздохнула. — Учителя нынче… Такие молоденькие, господи…

— Давайте о деле говорить, — нахмурился Саня, которому слова эти не очень понравились.

— А чего говорить-то? — вздохнула женщина. — Разбирайтесь, а я пошла… Дел-то у нас невпроворот…

— Исупов! — позвал Арсений Александрович. — Заходи. И рассказывай…

— Чего? — дернул Леша плечом.

— Зачем ты все это устраивал?.. Говори-говори. Ведь была же у тебя какая-то цель, верно?

— Не было… — ответил ученик, взглянув исподлобья.

— Не ври.

Исупов замкнуто молчал.

— Ладно, Исупов, — хмыкнул директор, — чтоб ты не думал, что директора школ беспросветно глупые люди, я тебе помогу. Слушай меня. Уроки ты срывал нарочно…

«Как это — нарочно? — удивленно подумал Саня. — Зачем? Чепуха какая!»

— При этом ты всеми силами стремился получать двойки. Тоже нарочно, потому что ученик ты — хороший. Способный. И учиться тебе легко. Но и этого показалось тебе мало: ты закурил в туалете… И именно в тот момент, когда туда вошел дежурный учитель. Обрати внимание на то, что дозорный в коридоре успел всех предупредить и все благополучно выбросили сигареты. Только ты стоял и курил. И чуть в обморок не упал, кстати, потому что курить не умеешь…

Исупов Леша подавленно молчал.

— И что же из всего этого следует? — задумчиво спросил директор. — В течение двух недель ты совершал хулиганские действия не по велению сердца, не от души, если так можно выразиться, а с какой-то загадочной целью, стараясь зарекомендовать себя отпетым хулиганом. Ты лез на рожон…

«А ведь верно… — ахнул Саня. — Почему же я этого сразу не заметил?!»

— Но тебе крупно не повезло, — со вздохом продолжал Арсений Александрович. — Потому что классный руководитель все время покрывал тебя, спасал, в общем, сводил твои старания на нет, да еще и глядел на тебя с обидой. Тебе и так было плохо, потому что делать все, что ты делал, тебе было совестно, а он смотрел на тебя с укором и ждал, когда же ты одумаешься. Я все правильно говорю?

Исупов Леша горестно кивнул.

— А одуматься ты не мог…

— Да!

— Ну а теперь объясни, зачем?

Исупов Леша сказал стеклянным голосом:

— Чтоб их вызвали…

— Кого — их? Куда вызвали? По порядку, а то не совсем понятно.

— Родителей, — по порядку ответил Исупов. — В школу…

— Угу, — пробормотал Арсений Александрович и искоса взглянул на сына.

— Я не дам им разойтись, — звонко и зло произнес Леша. — Не дам, и все!

Родители ссорились давно. Вечером, когда Леша и Виталька «спали». Они ссорились, а бессонные братья лежали во тьме и слушали. Виталька засыпал первым. Он был маленький. А Леша лежал, слушал его ровное сопение и думал, думал… Потому что вон она — полоска света под дверью, и там тоже не спят. Разговаривают…

— Надо иметь мужество, — говорят там, — и смотреть правде в лицо. Мы уже не любим друг друга…

— Да, надо исправлять ошибку, пока ее еще можно исправить, ведь жизнь проходит…

Они каждый вечер так говорят.

Это мама так говорит папе. Это папа так говорит маме.

— Раз все ушло, зачем мучиться, кому это надо? — говорят они, а Леша Исупов лежит в темной комнате, слушает и думает: «Мне. Мне это надо, у меня ничего не ушло, я люблю вас…»

— Сан Сенич, — сказал Лешка, вдруг решившись, — пойдемте к нам, я вас очень прошу! — и он заговорил торопливо и сбивчиво: — Я не так хотел, я хотел, чтоб по-настоящему… Правда! Только так не получилось… Я хотел, чтоб Лола Игнатьевна их вызвала, так лучше было бы! А вы… Сан Сенич, я так старался, а вы все, все мне портили… Пойдемте, Сан Сенич, я все придумал, слушайте! — Лешка забыл про директора и обращался только к Сане, говорил так, будто все уже было решено: — Вы придете, будто ничего про это не знаете, про это не надо говорить, они только рассердятся, да и не послушаются они — у них уже все решено… Вы придете к ним и скажете про меня… Скажете им, что я стал отвратительно учиться. Срываю уроки, распоясался совсем… Ну все, что в таких случаях обычно говорят! Ну там, что школа со мной замучилась, что по мне колония плачет… Что я в детской комнате милиции на учете… Скажите им это, Сан Сенич!

Саня растерянно молчал.

— Ты считаешь, что это поможет? — не глядя на Исупова Лешу, спросил Арсений Александрович.

— Да! Да! Им тогда не до того станет, понимаете? У них же сын гибнет, его спасать надо!

— Во сколько родители будут дома?

— В шесть.

— Хорошо, — сказал Арсений Александрович. — Он придет.

Проглядел Саня Лешку, сердился, обижался и ничего не понимал… А ведь должен был насторожиться давно: в тот вечер, когда Исупов сидел у него дома на подоконнике, молчал и болтал ногами… «А он откуда все знает?.. — думал Саня об отце. — Ему и не положено… А он знает и сразу догадался, а я тупой, самовлюбленный болван!..»

— В шесть, Александр, — повторил отец.

Саня кивнул уныло:

— Только знаешь, мне кажется, что это бесполезно…

— Возможно, — отозвался Арсений Александрович. — И даже вероятнее всего.

— Тогда зачем мы это делаем?

— Я сказал: ты пойдешь туда и скажешь все, что нужно, — отчетливо выговорил Арсений Александрович. Будто приказал.

И странно стало у Сани на душе: отец, которого он с детства выучил наизусть, показался вдруг каким-то иным, совсем незнакомым человеком… И будто бы человек этот знал что-то такое, что от Сани таилось за семью печатями, какая-то тайна жизни, которую он ведал, а Саня только впервые заподозрил ее существование… Он приказал сыну, не спрашивая, согласен тот или нет, и Саня почувствовал, что должен подчиниться. А что это за тайна? И почему она давала отцу несомненное право приказывать?.. Неужели дело в том, что он старше? Или там она, эта тайна, в грядущих годах, и надо жить и жить, чтобы она тебе открылась?..

«А может, и правда, — совершенно неожиданно для себя подумал Саня, они (взрослые) понимают в жизни больше, чем мы?..»

— Я в шесть не могу, — виновато сообщил Саня Юле из телефона-автомата.

— Случилось что-нибудь?..

— Ну! — и он рассказал ей про Лешку.

— Ты только не бойся, — строго сказала Юля, как-то сразу почуяв, что идти к Лешке Сане страшно. — Ты притворись…

— У меня может не получиться…

— Ну представь, что ты Лола Игнатьевна!

— Попробую… — подавленно отозвался Саня. — Жди меня в восемь там же…

Легко сказать «попробую», а какая из Сани Лола Игнатьевна?! На душе у Сани было тошно. То есть так скверно, что хоть иди в пустой, облетающий лес и вой там волком… Жизнь казалась ему несправедливой и злой. Неправильно, жестоко все в ней было устроено, и он, Саня, учитель, ничего не мог изменить, никого не мог спасти…

Саня шагает по улице. Он идет к ученику Исупову Леше, рассказывать родителям, что по сыну колония плачет… Он идет и думает о Лешке, о его папе и маме. О своем отце думает, которого, как выяснилось, он совсем не знает… О себе он думает, и о Юле, и о своем сыне… У сына ямочки на щеках, темные глаза… Ни за что, никогда Саня его не бросит!..