Наталья Соломко - Белая лошадь – горе не мое [первая редакция]

— Разве можно так с дядями, детка?

Саня не ответил, перехватил тетради и взял Юлю за руку с явным намерением увести.

— Чего цапаешься? — возмутился Толик. — Твоя, что ли?

— Юля, пойдемте, — сердито произнес Саня, продолжая не обращать внимания на молодых людей.

— Наша Юля никуда с тобой не пойдет, — сказал второй и обнял Юлю. Правда, Юлечка?

Разумеется, дальше произошло все очень быстро: Юля сказала: «Кретин!» — и влепила ему пощечину, а он, хмыкнув, наотмашь ударил Юлю по лицу. Сделав это, он тут же, широко всплеснув руками, опрокинулся навзничь — прямо на груду рассыпавшихся тетрадей.

— Вова, — удивленно сказал Толик, а малыш тебя сделал…

Вова вскочил и красиво ударил Саню ногой в живот.

— Ну-ну, — сказал Вове Толик, пока Саня разгибался, — не горячись, увидят! В подъезд давай зайдем…

— А вы, Юлечка, тут постойте, — ухмыльнулся Вова, беря Саню под руку. — Негуманно, чтоб вы видели, как мы будем учить вашего мальчика вести себя, — и он втолкнул Саню в подъезд.

— Не смейте! — крикнула Юля. — Не трогайте! Его нельзя, у него сотрясение!..

Но никто ее не слушал. Вова и Толик затащили Саню в подъезд и сразу принялись за дело… Саня дрался впервые в жизни, и его первоначальный триумф носил, конечно, совершенно случайный характер. Ведь в любом деле, кроме желания, необходим навык, а навыка у Сани не было… Хорошо еще, что какой-то рослый парень вдруг ворвался в подъезд и молчаливо вмешался в драку. А Юля бросалась от одного к другому, твердила:

— Не троньте его! Не смейте! — пыталась оттащить, но ее толкали (она упала два раза) и, не обращая внимания, продолжали…

— Юля, немедленно идите домой!

Но она не уходила, и Саня в отчаянии крикнул снова:

— Юлька, уходи, я кому сказал?!

— Уходи! — повторил кто-то эхом.

И Юля вдруг пропала.

Били Саню умело. Он в меру сил старался отвечать, пока не почувствовал вдруг, что перед глазами у него все плывет и ноги не держат. В голове гудело, он собрал последние силы и ударил кого-то, стремительно на него надвигающегося…

— Спасибо, дорогой! — сказал голос Михо.

Саня мотнул головой, чтоб стряхнуть туман и шум.

— Этого держи! — кричал Андрей Славику.

Славик «этого» задержал, но налетела Юля:

— Это Юрка, он наш!..

Саня оттолкнул Михо, обернулся и смутно различил в тяжелом розовом тумане знакомую фигуру. Трудный подросток Шамин стоял, сунув руки в карманы.

— Выручил, брат! — обнял Шамина Михо. — Затоптали б они его без тебя.

Шамин выдрался из объятий, не ответил.

— Сам-то как?

— Нормально, — ответил трудный подросток, сплевывая, и мрачно взглянул на Саню.

— Санчо, голова в порядке? — спрашивала Светка, тряся Саню за плечи.

— Все нормально… — едва выговорил Саня разбитыми губами. Чтобы не упасть, он привалился к стене.

— Горе луковое, больно?.. Мальчики, возьмите его, отнесите наверх… Он упадет сейчас…

— Сам! — выговорил Саня, мотая головой. — Юлька где?..

— Да здесь твоя Юлька, — успокоил Михо. — Давай-ка я тебя дотащу.

— Не троньте его! — сердито крикнула Юля и подскочила к Сане с явным намерением защитить его от друзей. — Его нельзя так… — и повернула к Сане светлое свое, все понимающее лицо. — Больно?..

Сане вдруг стало совсем не больно, он шагнул от стены, а Юлька уткнулась ему в плечо и заревела в голос, как маленькая…

Во тьме пустого двора, на скамейке под тополем, сидел, скорчившись, Шамин. Шамину было больно, и он изо всех сил сжимал зубы, чтобы эту непонятную боль сдержать. Он совсем не пострадал в драке, имевшей место несколько часов назад — он умел драться. Но все-таки было больно, так больно, что хоть в голос вой: «Я люблю тебя, я люблю!.. Я утром просыпаюсь и сразу — о тебе, о том, что увижу тебя, я днем за тобой по пятам, прячась за углами, я вечером: пусть ты мне приснишься, ты, ты, мне никто больше… а ты меня — нет…»

Что с ней делать, с этой любовью, лишней, бездомной, ненужной тебе, куда девать?..

Лолу бы Игнатьевну сюда, чтоб объяснила… Но Лола Игнатьевна спала, а трудный подросток, гроза окрестностей сидел и плакал во тьме под тополем…

— Интересно узнать, как ты в таком виде в школу пойдешь? — с некоторой долей сарказма поинтересовался наутро директор.

Учитель географии заглянул в зеркало. Вид у него, действительно, был мужественный. И даже слишком: распухшие губы, отчетливая ссадина на лбу, яростно-фиолетовый синяк под левым глазом…

— Болит? — сочувственно спросил Боря, наблюдая, как Елена Николаевна замазывает крем-пудрой Санин «фонарь».

Конечно, болело! Левый бок болел и правая коленка, но разве это имело сейчас хоть какое-нибудь значение! Настроение у Сани было удивительно славное, то есть он с утра пребывал в каком-то счастливом тумане, что Елену Николаевну очень беспокоило.

— Может, полежать тебе сегодня, Санечка?.. — сказала она.

Но сын рвался в школу.

Коллеги в учительской, увидев его, охнули.

— Сколько хулиганов развелось… — возмутилась Ася Павловна. — И откуда они только берутся?

— А вы, что ж, с ними… дрались?.. — не одобрила Саню Лола Игнатьевна.

Саня кивнул, но в подробности не вдавался. Учителя его жалели и вздыхали. Зато за пределами учительской, в коридорах и классах, о сочувствии не было и речи: там ожидали Саню слава, восхищение, почет! Самое же странное было то, что ученики каким-то образом уже знали, что вчера вечером учитель географии спас Петухову из десятого «А». Как эти сведения просочились в среду учащихся, было в высшей степени неясно, но последствия проявились немедленно: в Александра Арсеньевича с новой силой влюбились ученицы седьмых — десятых классов. На переменах они спускались на второй этаж, где у Александра Арсеньевича были уроки, и гуляли по коридору, глядя на него туманными, нездешними глазами. Александр же Арсеньевич ничего этого не замечал и, протолкавшись сквозь строй почитательниц, с неестественно равнодушным лицом направлялся по лестнице вверх. И где-нибудь между вторым и четвертым этажами непременно встречал Юлю, которая направлялась вниз, и лицо у нее было тоже неестественное… Они проходили, будто не замечая друг друга, но глаза их при этом сияли.

Последний урок был у Сани в родном шестом «Б». Начать его удалось не сразу, так как доблестные матросы встретили своего капитана вопросами, к изучаемой науке не имеющими ни малейшего отношения.

— Сильно больно?

— А сколько их было — семь или восемь?

— А вы нас каратэ научите?

Саня понял, что становится легендой, и попытался этому воспрепятствовать.

— Что за глупости? — решительно сказал он. — Вы о чем? Я просто упал.

— Ага! — понимающе согласился Васильев Вова. — И ударились глазом о тротуар, мы же понимаем!

— Кто помнит, что я вам задавал? — стал строг учитель географии, он не желал поддерживать разговор на эту волнующую тему.