Евгения Басова - Изо [litres]

Вздохнула:

– Баб Валя сказала, что я не буду никаким океанологом. Мать у нее давно еще спрашивала.

И точно пожаловалась на бабу Валю:

– А шаролунник вообще у нее дурацкий. Неправильно все предсказывает.

– А что он предсказал? – спросила Света.

Но Катя взяла ее за рукав, потянула к канаве. Надо было перепрыгнуть ее. За кустами прятались деревянные старые ступеньки. Над водой нависал лед, и меж ледяных границ река, спокойная летом, неслась быстро, с шумом. Над головой, в деревьях, кричали птицы, и, чтобы слышать друг друга, здесь надо было говорить громко, во весь голос. И Света вдруг поняла, что так ей гораздо легче спросить про красивого мальчика, чем было бы в тишине, когда Катя слышала бы не только ее слова, но и дыхание, и смогла бы разобрать, что Свете говорить про мальчика и неловко, и страшно, что никогда еще ни про кого ей не было так трудно спрашивать. Но узнать о нем было важно – даже важней, чем про то, что Катя увидела в шаролуннике. И Света спросила у Кати звонко, так, точно ей ничего это не стоило:

– Помнишь, тот мальчик, в прошлое воскресенье? Который дал тебе шаролунник?

– А, Пашка, – ответила Катя. – Ну да! Он его уже назад требует! Или чтоб ты заплатила за продление пользования.

– За что? – растерялась Света.

– Чтоб он у меня остался еще на неделю, – отозвалась Катя. – Он говорил – сумма такая же, как в прошлый раз.

Свете вспомнилось, как в прошлый выходной она долго-долго шла мимо стройки и через мост. И как потом хотелось есть в школе, и страшно было, что мама узнает, что у нее больше нет денег, и как стыдно было, когда Нина сама стала объяснять ее маме, что Света, должно быть, выронила деньги и ее не надо ругать.

– Я… я не знаю, – сказала Света. – Ты ведь уже посмотрела в шаролунник. Ты говоришь, он тебе рассказал…

Катя, стоя рядом, казалось, не слышала ее. Солнце наконец-то пробилось сквозь тучи и осветило серую воду на середине реки, и там запрыгали блики.

– Он запоминает, – сказала Катя. – Мне Пашка сказал, он все запоминает, что показал тебе. Пашка после меня поглядит в него – и всем про меня в поселке расскажет…

Она наконец-то вытащила из кармана шаролунник и беспомощно протянула его Свете:

– Вот посмотри… Ты чужая, тебе можно. Я же не хочу, чтоб про меня знали такое.

Света поднесла камень гладким боком к очкам, надеясь, что он расскажет ей и про Катю, и про нее саму, но ей ничего было не видно, только мутно угадывалось сквозь камень солнце, и, если поворачивать камень перед глазами, внутри у него мелькали искорки. Она попробовала смотреть со сбитой стороны, где кристаллы, потом снова с гладкой. В самой дальней глубине камня, как в разбавленном молоке, проглядывалась чернота.

Свете сделалось страшно, она протянула шаролунник назад Кате.

– Ну? – требовательно спросила та.

– Искорки в нем, – ответила Света. – Это море, да? Значит, баба Валя сказала тебе неправильно? Мы, когда вырастем, будем смотреть с корабля, и будет вот так? Или это сейчас вода так отсвечивает? – она кивнула на реку.

– Дура, – сказала Катя. – Это совсем не так смотреть надо! Ты что, не видишь больше ничего?

– Не вижу, – призналась Света. – Я вижу только солнце и искорки. Может, он не волшебный?

Катя взяла у нее камень, поднесла к глазам, сказала:

– Слепая, что ли? Ну, вот же! Вот я иду. И вот! Очкашка!

Она сунула камень ей в самые очки, и Света, как ни вертела его, как ни вглядывалась в полупрозрачную белую поверхность, в очках или без очков, ничего, кроме солнца и бликов в воде, не видела.

Катя спрятала камень в карман и двинулась куда-то по берегу. Света глядела ей в спину. Катя ссутулилась, она была как большая замерзшая птица. Не было ничего важней, чем утешить ее. У Светы разрасталось что-то постороннее, чужое в груди, ближе к горлу; в висках было горячо. Катя не хотела больше разговаривать с ней, она уже не любила ее. Это потому, что Света не хочет отдать ей деньги. А если отдать, то Катя станет такой, как всегда, и с ней можно будет разговаривать про красивого Пашку и про что хочешь, и даже когда не говоришь с ней, а просто идешь вместе куда-то, с ней хорошо. Они бы вместе смогли исследовать этот берег!

Хотя, похоже, Катя уже бывала здесь. Она шла вдоль воды уверенно и не оглядывалась на Свету.

Света думала о том, что снова настанут дни, когда надо будет скрывать, что у тебя нет денег, и на уроках всегда будешь помнить, как хочешь есть. Нина будет тянуть ее в столовую, а потом захочет поговорить с ее мамой. Или уже не захочет? Нину бы сюда, Нина бы знала, что делать…

– Катя! Катя! – закричала Света в спину подруге.

Та остановилась у двух деревьев, росших у самой воды, и зачем-то трогала рукой ближний ствол и ветку. Теперь надо было произнести: я отдам деньги. «Сейчас, сейчас скажу», – уговаривала себя Света.

– Дашь денег? – спросила Катя, обернувшись к ней. Слезы текли у нее, капали с подбородка на куртку.

– Дам, – тихо выговорила Света, но Катя поняла ее в шуме реки.

Она вытащила шаролунник, подбросила его и поймала, как мяч. На красном, распухшем лице появилась неуверенная улыбка. И сразу же стало можно подойти к ней!

Теперь Катя покажет ей берег – вон там, дальше, почти не осталось льда. Летом в реке можно увидеть лягушек и жуков-плавунцов, а иногда на воду садятся дикие утки. Кто знает, вдруг они сейчас прячутся где-то рядом, и их можно найти? Но нарисует-то Света цаплю, стоящую на одной ноге, хотя у них на реке и нет никаких цапель. Бывало, что ей не терпелось скорее сесть рисовать. И теперь она думала, что почти вся вода будет состоять из бликов, и только немножечко голубого, и зеленого, и светло-коричневого. И совсем не надо свинцово-серого цвета, который здесь всюду. Когда солнце ненадолго пряталось в тучах, все делалось серое, и остро хотелось домой, чтобы начать рисовать яркую реку. Жаль, что Кате нельзя поехать с ней. Света думала, что Катя ничуть не мешала бы ей, если бы сидела рядом и смотрела, как она рисует. Вот бы не расставаться с Катей на всю неделю.

Света опять представила, как тяжело будет тянуться эта неделя и как страшно, если мама с папой узнают, что у нее снова нет денег. И если узнает Нина. Пожалуй, она не захочет больше со Светой дружить. Скажет: «Что за недотепа, не стану просить, чтоб тебя не ругали!»

«Никто со мной теперь дружить не захочет, – думала Света. – Только Катя будет со мной дружить!»

Вот бы не расставаться с Катей! Почему они видятся только по воскресеньям? Вот бы и она, Света, жила в детском доме! Домой возвращаться страшно. Опять мимо стройки и по грохочущему мосту, по которому люди не ходят, только ездят машины. И страшно думать, что ее ждет дома. Для тех детей, которые дома жить по разным причинам не могут, есть детский дом, похожий на садик. И там, в детском доме, они с Катей были бы всегда вместе.