Евгения Басова - Изо [litres]

Катя глянула на нее, и Свете почудилось в ее глазах удивление. Тут же Катин взгляд стал взросло-колючим, и она спросила с насмешкой, как может спросить учительница:

– И по воскресеньям тоже туда ходишь?

– Н-нет, – прошептала Света.

– А Максим, – победно сказала Катя, – он и по воскресеньям кружок ведет. Нас-то из детского дома только по воскресеньям и отпускают.

«Там Катя будет», – думала Света.

В воскресенье мама спросила у нее, куда она собралась так рано. Света сказала, что ей надо встретиться с девочками. По маме было видно, как она удивлена. Должно быть, ей показалось, что что-то не так. Если бы Света сказала, что они договорились встретиться с Ниной Кротовой, мама бы сразу успокоилась, но у Светы не получилось так ловко соврать. Впрочем, мама хотя бы могла не думать, что она хочет встретиться с Катей, ведь Катя уже не училась в их школе.

Глядя на Максима, нельзя было подумать, что он удивлялся, отчего Света не ходит в кружок, и что он рад теперь видеть ее здесь. Подвальная комната продувалась ветром из окон под потолком, пахло масляной краской. Столы и стеллажи громоздились в одном конце. Большие парни водили по стенам масляными кистями. Максим протянул Кате и Свете по тупому ножу и велел соскабливать краску с большого деревянного щита.

– Стенд сделаем, – сказал и кивнул Свете.

Нож гнулся у нее в руках. Потрескавшаяся краска слезала не полностью. Катя скоблила рядом, и Света чувствовала, что они заодно. «Странно как, – думала она. – Чтобы с Катей быть, надо все время делать что-то неинтересное – то веревку тянуть, то вот краску соскабливать».

Вскоре Катя объявила, что ей пора в детский дом, и Света вышла с ней вместе. Катя сказала хмуро:

– Тебе же ничего не будет, если позже придешь, помогла бы Максиму.

У троллейбусного кольца она вытягивала шею и все время топталась на месте, ей невмоготу было стоять, и наконец она сорвалась с места, пересекла улицу. Света еле поспевала за ней. «В детском доме страшно наказывают, может быть, Катю побьют, если она не придет вовремя», – думала Света. Когда-нибудь она сможет вызволить Катю из детского дома. Она будет знать, что нужно для этого сделать, она будет взрослая, но это когда еще! Как хорошо было бы жениться на Кате и увезти ее на какие-нибудь далекие тропические острова. Если бы она была Джоном, тем капитаном, которого играет Хью Джефф! Нет, Нина Кротова говорила, Джона играет кто-то другой, Света забыла, кто…

– Ну, быстрей можешь? – оборачивалась к ней Катя, дышалось ей тяжело.

Они приближались к арке, у которой толпились женщины, продававшие семечки и банки с какими-то соленьями, и вязаные носки, и сморщенные перезимовавшие яблоки. Кто-то развесил на заборе старые платья. Света шла, озираясь.

Катя сказала:

– Нам сюда.

За аркой, внутри, было тесно. Люди вокруг были в резиновых сапогах или в шлепанцах на шерстяные носки. Попадались женщины в невообразимых, как у ведьмы, которую однажды Света нарисовала, юбках, иногда поверх мужских брюк или застиранных джинсов. Кругом лежали целые россыпи старых вещей – на столах и на расстеленных на земле клеенках, и что это за вещи, нельзя было рассмотреть. Только замедлишь шаг – ближняя торговка окликает тебя:

– Девочка, а вот у меня есть для тебя кофточка!

И поднимает что-то заношенное, старенькое.

Света боялась отстать от Кати и потеряться, было непонятно, в какой стороне выход. Катя шагала сквозь рынок так же быстро, как и по улице, успевая при этом оглядывать все разложенное, и взрослые не требовали, чтобы она у них что-то купила. С некоторыми она здоровалась. Среди торговцев попадались и дети, кто-то стоял, заменяя родителей, со своими же, ставшими тесными, ботинками или сапогами в руках. Два мальчика, похожие друг на друга, катали перед собой по столу машинки, и их машинки были не новые, с колесиками разного размера. От этого они, казалось, хромали. У одной кузов был из спичечного коробка. Мальчики были загорелыми, хотя только начинался апрель. Свете показалось, что старшего она где-то видела, – должно быть, он похож на кого-то, и она не могла вспомнить, на кого и в каком кино.

Света поглядывала на мальчика мельком, поднимая глаза от машинок, пока не увидела, что он в упор разглядывает ее. Люди обычно не изучают других так открыто, и в том, что он уставил на нее черные удлиненные глаза, ей почудилось и дружелюбие, и беззащитность: я, мол, такой, делаю, что считают невежливым, и легче легкого за это отругать меня.

Света улыбнулась от уха до уха. Было интересно, что может сказать такой мальчик.

Мальчик сказал:

– Очкашка лупоглазая.

Света не поняла его слов. Она наклонилась к нему, переспросила:

– Что?

– Уши прочисти, – ответил мальчик.

И кивнул Кате:

– Твоя подружка?

– Она так ничего, нормальная. Это из моей новой школы. Ну, из второй моей. Где в городе я училась, – Катя говорила так, точно немного стыдилась ее и оправдывалась перед мальчиком за дружбу с ней. – Она, это, картинки хорошо рисует.

Света никогда не задумывалась, как Катя могла бы говорить о ней с другими людьми. Оказывается, вот так.

– В той школе полно в очках, – объясняла она мальчику. – Мода у них такая. – И усмехнулась: – Даже считается красиво…

Свету кольнуло, что она сказала «у них». Катя всегда выглядела чужой в классе, и, получается, она чувствовала себя чужой всем. Неужели и ей, Свете, тоже? Света глянула на подругу вопросительно, а та уже не смотрела на нее и говорила с мальчиком о чем-то, о чем ни разу не говорила со Светой.

– Четыре года суд присудил. Это мне уже шестнадцать лет будет!

Катино выражение стало жалостливым, зависимым. Она огляделась почему-то и спросила мальчика:

– А шаролунник у тебя?

Мальчик улыбается так, что у Светы в животе что-то замирает. Невозможно смотреть на его лицо, хочется расплакаться, и спрятаться, и не быть здесь. И в то же время не можешь сдвинуться с места. Хочется стоять и смотреть, как он с улыбкой мотает головой:

– Не-а. Кто тебе сказал, что он у меня?

Катя, волнуясь, называет имена. Андрей, Сашка, Генка сказали ей, все как один, что шаролунник теперь у этого мальчика. И он, ухмыляясь, уже достает откуда-то, уже выкладывает на прилавок белый полупрозрачный камень размером с кулак. Света оглядывает его не отрываясь: вот он, шаролунник! Гладкий, отполированный водой ли, ветром, а может, пальцами людей, носивших его с собой, и только один край сбит; там, на сколе, щетинятся крошечные острые кристаллы.

Катя протягивает руку к шаролуннику.

– Дай, а?

Мальчик хитро глядит:

– А вдруг умрешь? Баб Валя-то что говорила?

Катя уговаривает его:

– Ты же не умер! И никто не умер! Говорили, только возьмешь к себе – и всё, страшная смерть.