Евгения Басова - Изо [litres]

Родители за стеной спали, и можно было не волноваться, что они узнают про Катю. Или что ее найдет женщина с цепкими требовательными глазами, которая сказала сегодня Свете: «Ты, видно, плаксочка!» Ночь – время красных перчаток и время колдуний, которые всё про тебя знают, счастливое время, когда можно не думать о том, что ждет тебя, и бояться того, что сама выберешь, сколько хочешь.

Наутро Света не услышала будильник, и когда мама пришла поднимать ее, Катя была уже опять под кроватью и, казалось, крепко спала.

Света уже подошла к школьной ограде – и тут вспомнила вчерашнюю женщину. «Завтра мы с тобой будем думать, как нам встретиться с Катей». Света поспешно повернула назад к дому. Бояться было нечего – мама и папа ушли на работу. И когда она отомкнула дверь, то услышала протяжные, тоненькие звуки: «И-и… И-и…» Она никогда не слышала, как плачет Катя, и не думала, что та может плакать. Света обнимала ее, и жилетка, и блузка, и майка у нее были уже мокрые. Было странно, что в человеке может быть столько слез; наверно, у Кати внутри что-то превращалось в них – может быть, кровь. Или кости и мышцы таяли у нее, как у Снегурочки.

– Я к маме хочу! – захлебываясь, говорила Катя.

Света не знала, что отвечать. Она гладила Катю по спине и рукам и целовала в макушку, в тонкие волосы. Хотелось прижать ее крепче к себе, чтобы передать ей от себя жизни, так, чтобы Катя не растаяла. Света беспомощно шептала: «Все хорошо будет, Катенька, все будет хорошо!»

Она представляла, как вчерашняя женщина приходит в школу, чтобы спросить про Катю, а ей говорят: «Светы сегодня нет». Захочет она прийти снова или не захочет? На всякий случай надо заболеть, надо выпить молока из холодильника. Классная станет маме звонить: «Ваша Света не ходит в школу!» А мама ответит: «Наша Света болеет!» А потом они все забудут про Катю. Пока Света будет болеть, они точно забудут! И они с Катей будут играть дома, пока взрослых нет.

Света слышала телефонный звонок и думала, что все знают: она сейчас в школе, идет урок. Она не сказала бы, сколько времени ей звонили и сколько еще потом они просидели с Катей вдвоем на полу. Катя обмякла и всхлипывала совсем тихо. Казалось, что, кроме них двоих и кроме Светиной комнаты, на свете ничего не было. Света не заметила, как открылась входная дверь, и не сразу разобрала голоса в коридоре. Их, голосов, было много, мамин выделялся, слов было не разобрать, мама то ли возмущалась, то ли оправдывалась, то ли пыталась удержать чужих на пороге, не пустить в дом. Но уже шелестели куртки и приближались шаги. Она чувствовала, как невидимые ей люди сминают пространство дома, двигаясь к ее комнате. И ей стало тесно и душно еще до того, как они все появились в двери.

Людей, как показалось Свете, было очень много, все говорили что-то, мама выкрикивала:

– У меня дома?!. Пусть муж придет, дождемся его!..

И совершенно незнакомая женщина, не та, что была вчера в школе, показывая на Свету, говорила:

– Посмотрите на нее! Ей, ей велено было вчера дать знать, где ее подружка!

Кто-то схватил Катю на руки. Совсем близко от глаз ее ноги, висящие в воздухе, били по шелестящей куртке, по брюкам. Света царапнула куртку сбоку и стала колотить по ней кулаками, а после догадалась укусить ногу сквозь брюки. Человек брыкнулся и вскрикнул и Катю поставил на ноги, но ее уже снова подняли в воздух, а Свету оттаскивали.

Мама твердила теперь ей:

– Мы не можем, ты же сама понимаешь, что мы не можем, чтоб Катя жила у нас!

И Света кричала:

– Почему, ну почему мы не можем?!.

У порога возникла заминка, мама и еще одна женщина ринулись назад в комнату, точно им кто-то сказал, где искать Катины вещи. Мама, стоя на коленях, шарила под кроватью, вытаскивая и куртку, и ботики – один и второй, и потом за краешек, точно змею за хвост, красный шарф.

Чужие ушли вместе с Катей. Мама завернула Свету в одеяло и намазывала ей булку джемом. Папа уже был здесь, он ничего не говорил про Катю и на Свету смотрел с невыразимым сочувствием. Мама спрашивала у Светы:

– Ну где бы Катя спала у нас? И мы не знаем, где Катя спала сегодня ночью! А в детском доме, сказали мне, у них теперь свои комнаты, на четыре человека…

У Светы болело горло, хотя она не пила холодное молоко. Днем долгими минутами она вглядывалась в воду аквариума – мелькание рыбок мешало, – и думала, что вот если бы и впрямь можно было там увидеть, где сейчас Катя. И скоро ли отпустят из тюрьмы Катину маму и они вернутся к себе домой. Она не знала, как правильно смотреть. Щурилась и закрывала то один глаз, то другой.

Еще раньше, чем ее выписали в школу, папа объявил, что они пойдут записываться в художку. Света насторожилась, услышав от папы непривычное слово.

Ее удивило, что художественных школ в городе много. И в той, куда они с папой пришли, завуч тоже сказал, что надо начинать с куба. Но куб рисовать в классе уже закончили, теперь рисовали шар. Свете было все равно, что ей теперь будет скучно, как на уроках изо; учительница показалась ей похожей на Анну Дмитриевну. Но дети, захватывавшие, стуча, места за мольбертами, были смешливыми, и каждого волновало, что у него или у соседа получался вместо шара блин. Все зависело от штриховки, при этом штрихи могли быть размашистыми и еле заметными и ложиться могли один к одному или крест-накрест. Оказывается, любыми штрихами можно сделать из блина шар. А если рисовать чуть-чуть по-другому, то получился бы шаролунник, которого Света ни разу не видела. Катя говорила, что камень был не совсем круглый.

У Светы спрашивали: «Кто продавил твой шар? А он из чего сделанный?» Мила Игнатьевна выдала ей новый лист на замену, и Света удивилась на миг, как радостно убирать шаролунник с мольберта, точно его здесь не было, она счастливо улыбалась соседям, ей все нравились. На уроках разрешено было разговаривать, если по делу, и было жаль, когда раздавался звонок. Хотя после перемены шел следующий урок, и на нем рисовали красками кто что захочет.

Света открывала для себя, что можно заранее загадать, что у тебя должно получиться; конечно, она знала, что так умеют настоящие художники, но Мила Игнатьевна пообещала ей, что и она сможет. Она полюбила понедельники, среды и пятницы.

Однажды во вторник Света приехала к детскому дому – она уже несколько дней как разузнала, где он. Это оказалось далеко от центра, почти у самого Кировского поселка. Уже за рекой и за стройкой. Детдом был похож на садик. Света дернула калитку – она оказалась заперта. Во дворе на расчищенной от снега площадке несколько мальчишек играли в мяч. Света стояла и представляла, как скажет им: «А позовите Катю Трофимову». Еще немного постоит – и точно скажет. Наверно, надо: «Позовите, пожалуйста, Катю Трофимову!» А как их подозвать к себе? Надо сказать: эй, мальчики?