Грейс Лин - Звёздная Река [litres]

Разучив несколько простых песенок, магистрат Тигр позвал сына и дочь. В своём изумрудно-зелёном одеянии он вручил им по миске риса и, прихватив с собою цинь, приказал идти в сад.

Они остановились перед прудом, где резвилось множество ярко-оранжевых карпов. Магистрат Тигр поставил детей по обе стороны от себя и велел им бросать рис в воду, а сам заиграл на цине. Рыбы, завидев угощение, стали выпрыгивать из воды и ловить рисинки.

Так продолжалось изо дня в день. Магистрат Тигр играл на цине, дети бросали рис в воду, рыбы устремлялись вверх за угощением. Магистрат Тигр приказывал детям подбрасывать рис всё выше и выше, и рыбы тоже прыгали всё выше и выше, а дети смеялись, и сыну магистрата, кажется, впервые было так хорошо и так весело с отцом.

Но однажды, играя на дереве близ беседки, стоявшей у самого пруда, сын увидел, как отец в своём обычном изумрудно-зелёном шёлковом одеянии прогуливается с цинем в руках в компании незнакомца. Незнакомец этот вышагивал, держа голову так высоко, словно она у него вовсе не клонилась к земле. Судя по его изысканным одеждам, это был чрезвычайно важный вельможа, а может, и кто-то из императорского рода. Сын магистрата, которому вообще-то не разрешалось лазить по деревьям в саду, поспешил спрятаться в густой листве.

– Ах, герцог Чжэ, – сказал магистрат Тигр самым своим бархатным и кошачьим голосом, – для меня огромная честь, что вы наконец-то приняли моё приглашение и соблаговолили нанести мне визит.

– Когда я услышал, что вы такой знаток музыки, то понял, что не могу не навестить вас, – ответил герцог.

– Неужели? – изумился магистрат Тигр.

– Да, – ответил герцог Чжэ. – Музыка многое говорит о человеке, верно? В ней проявляется наша сущность, наши чувства и мысли…

– О да, – подхватил магистрат Тигр, кивая. – Я слышал, что вы приверженец этого древнего учения о музыке…

– Пожалуй. – Герцог Чжэ улыбнулся. – Даже не только о музыке, но о звуках в целом. Истинный, чуткий ценитель расслышит то, чего не услышат другие. Звук и чувство неразделимы.

– Я тоже часто думаю об этом, – сказал магистрат Тигр и замер у пруда, словно погрузившись в размышления.

– Однако я здесь не затем, чтобы вести философские беседы, – сказал герцог Чжэ. – Я приехал послушать вашу игру! Чем изысканнее музыка, тем благороднее музыкант – не так ли?

– Я играю пока неуклюже, я только учусь, – смиренно ответил магистрат Тигр. – Однако изо всех сил стараюсь, чтобы в моей игре отразились мои самые благородные порывы.

И, не тратя больше слов, магистрат Тигр тронул струны своего циня. Услышав знакомые звуки, рыбки тотчас начали выпрыгивать из воды, надеясь, что мелодия, как обычно, будет сопровождаться рисом. Они прыгали и прыгали, словно танцуя под музыку, сверкали и переливались на солнце, ныряли и взлетали, вспыхивая золотыми радугами. Это было прекрасное зрелище.

Магистрат Тигр играл всё медленнее, и рыбы тоже прыгали всё реже и ниже. Когда цинь умолк, вода в пруду была абсолютно спокойной и гладкой. Герцог Чжэ, изумлённый, не находил слов. Он лишь низко поклонился магистрату Тигру.

– Я никогда ещё не видел и не слышал ничего подобного, – сказал герцог Чжэ, обретя наконец дар речи. – Вы вроде бы играете совсем просто и безыскусно, однако в вашей музыке, должно быть, есть особая гармония, которую дано услышать только рыбам. Они услышали и возрадовались. Вы, магистрат, – человек удивительных достоинств и поразительной мудрости.

– О, вы мне льстите, – промурлыкал магистрат Тигр. – Я просто старался играть как можно лучше.

– Я всего лишь пару раз слышал ваше имя при императорском дворе, – продолжал герцог Чжэ. – Теперь я приложу все усилия, чтобы вам было оказано внимание, какого вы заслуживаете.

– Благодарю вас, господин мой герцог Чжэ, – поклонился магистрат Тигр. – Вы чрезвычайно добры.

Герцог повернулся и направился к дому. Магистрат Тигр двинулся было за ним, но прежде чем он повернулся, чтобы идти, мальчик успел заметить на его лице коварную ликующую усмешку, – и вздрогнул, словно от удара. Значит, всё это было подстроено! Он понял: отец всё рассчитал заранее. Все эти музыкальные упражнения у пруда с ежедневным бросанием риса – это была дрессировка: рыбки учились выпрыгивать из воды при звуках циня. Всё это делалось только ради того, чтобы впечатлить герцога Чжэ.

Когда магистрат и герцог скрылись в доме, мальчик спрыгнул с дерева и пустым взглядом уставился на гладь пруда. Конечно, его отец придумал отличную хитрость и здорово одурачил герцога. Но мальчик так и видел перед собой лицо герцога, на котором было написано искреннее восхищение. А потом перевёл взгляд на своё отражение в пруду. На его собственном лице был написан стыд.

Закончив свой рассказ, Жэньди окинул взглядом слушателей, молча пожиравших его глазами.

– Вы сказали, история не обязательно должна быть хорошая, – с вызовом сказал он.

– Ну что ты, – ответила госпожа Чан. – Это была хорошая история. Очень интересная!

– Да, – подтвердила Пэйи. – Я даже удивилась.

Жэньди не сдержал улыбки. И тут настала его очередь удивляться – потому что все улыбнулись ему в ответ.

Когда Жэньди закончил свою историю, уже почти стемнело и маленькую гостиницу поглотила вечерняя мгла. Даже когда хозяин Чао зажёг большой фонарь над входом, тьма всё ещё была разлита по дому, словно чернила.

– Как темно… – проговорил господин Шань, обращаясь в пространство.

Рассказав свою историю, Жэньди вдруг сделался разговорчив. Мысли, которые он обычно держал при себе, рвались наружу.

– Это потому что луны нет, – сказал он. – Луна куда-то подевалась. А небо…

Жэньди осёкся. Неужели он чуть не сказал про плачущее небо? Да они все решат, что он рехнулся!

– Ерунда, – отрезал хозяин Чао. – Что значит – «луна куда-то подевалась»? Просто обычная безлунная ночь.

– Но Жэньди прав, – вступилась за него Пэйи. – Луна пропала.

– Ну, мы её не теряли, – ответил хозяин Чао. – Кто потерял, тот пусть и ищет, а у нас и своих дел по горло.

Жэньди опустил глаза, чтобы не выдать своего разочарования. Луна никого не интересует, да и ночные стоны неба, наверное, слышны ему одному. Словно соглашаясь, небо немедля всхлипнуло – печально, жалобно. Жэньди поднял голову и увидел перед собой госпожу Чан, глядящую в окно. Взгляд её был печален, и причин этой печали Жэньди не знал.