Жиль Пари - Я хотел убить небо [Автобиография Кабачка]

– Нет, я видел только тебя. Представляешь, теперь Реймону уже ничто не мешает нас усыновить и удочерить!

– Да, и у нас будет его фамилия! Так странно. Какая она, кстати?

– Не знаю, я никогда не спрашивал. Всё время называл его Реймон, а в мыслях – ещё и просто «полицейский».

А потом я нагнулся к Камилле и поцеловал её ещё лучше, чем в первый раз.

Повар Фердинан переворачивал на решётке сосиски.

Повсюду были расстелены белые скатерти, а на них стояла всякая вкуснотища. Овощные салаты в большущих мисках и к ним – плошечки с майонезами разных цветов, зелёный салат, который на солнце казался жёлтым и на нём не было ни крупицы земли, ни червячка: Фердинан отмыл до блеска каждый листик. Рис был перемешан с помидорами и кукурузой, зелёные помидоры – с авокадо, сыром и орехами. Креветки были раздеты, паштеты – развёрнуты, тарелки ломились от тонко нарезанных ветчин и буженин, а чипсы мгновенно исчезали со столов. Картонные тарелки и пластиковые стаканчики громоздились высокими башнями, а бумажные салфетки норовили улететь, и Рози пришлось прижать их баночками с горчицей. Ещё тут стояла куча бутылок с вином, к которым нам запрещалось прикасаться и уж тем более пить, а для нас – вода в графинах и лимонад. Ребята из «Фонтанов» и из школы были в шортах и кроссовках, и большинство мальчишек сняли футболки. И даже у взрослых на этот раз вспотел не один только Реймон.

А ещё повсюду болтались пустые туфли, ног в них сегодня не было.

Шёл первый день лета.

Шумела благотворительная ярмарка мадам Пампино.

И это был наш последний день в «Фонтанах».

Мы с Камиллой всё время держались вместе, как будто боялись друг друга потерять.

Симон прав.

С тех пор как остальные узнали, что мы уезжаем к Реймону, всё изменилось.

А, ну и конечно, взрослые надавали нам самых разных советов, что делать нужно, а чего нельзя, и список получился огромный:

– Не ковырять в носу.

– И главное – не есть то, что там наковырял.

– Не забывать мыть руки перед едой.

– Не говорить «буэ!», а говорить только «нет, спасибо».

– Всегда говорить «здравствуйте», «спокойной ночи», «спасибо» и «пожалуйста».

– Не употреблять ругательства.

– Чистить зубы не меньше двух раз в день.

– Мыться с ног до головы и не забывать про мыло.

– Каждый день наводить порядок у себя в комнате и убирать за собой игрушки.

– Каждое утро заправлять постель.

– Перед сном молиться Господу Богу.

– Не объедаться конфетами и шоколадом.

– Не таскать деньги из кошелька у Реймона.

– Не врать.

– Не прятать на дне мусорного ведра то, что сломали или разбили.

– Не носить одни и те же трусы несколько дней подряд.

– Аккуратно делать уроки (Рози больше не сможет за этим следить).

– Не смеяться над старшими.

– Не драться на перемене и вообще нигде.

– Не ходить под приставной лестницей.

– Не играть с ножами и ножницами.

– Давать монетку бедным.

– Не мыть руки в чаше со святой водой в церкви.

– Не разговаривать с незнакомцами.

– И главное – не садиться к ним в машину.

– Не допивать то, что осталось на дне бокалов у взрослых.

– Не играть со спичками и зажигалками.

– В машине пристёгиваться ремнём и помалкивать.

– Не закрывать водителю глаза руками.

– Не настаивать, когда взрослые говорят «нет».

– Не притаскивать домой потерявшихся котов и собак.

– Не притрагиваться к голубям.

– Улыбаться, когда вас фотографируют.

Как будто мы сами не знали. Рози даже записала всё это на бумаге, и мы должны носить список с собой и часто перечитывать.

Я показал бумажку Симону, и он сказал:

– Чушь собачья.

Симон и другие дети смотрят на нас не так, как обычно, и их взгляды совсем не похожи на то, как смотрит на нас Реймон.

Рози говорит, что я опять всё выдумываю, но я же не слепой и не глухой.

Я не выдумываю.

Как только мы с Камиллой приближаемся, разговоры умолкают. Как будто мы с ней немного двинутые или ещё чего похуже.

– Ну это ведь нормально, Кабачок, – сказал мне в то утро Симон. – Мы рады за вас, но сами не понимаем, как жить дальше. Вы напомнили нам, какие мы все тут никчёмные: наши крошечные мечты уместились бы в спичечный коробок. Мы жили все вместе, жались друг к другу, учились читать по губам, изобретали собственный язык, стояли бок о бок, как кегли, а сейчас вы собрались уезжать, и это как будто удар шаром по кеглям, всё рушится. Мы все попадали и пытаемся подняться. Ахмед снова писает в постель. Беатриса ничего не ест, кроме большого пальца и козявок. Братья Шафуан в своей идиотской игре перекидываются словами вроде «отречения», «изоляции» и «безотцовщины». И Борису впервые стало больно, когда он воткнул себе в палец иголку, и никто не мог его утешить, так он рыдал. Это нормально, десять лет печали так просто не перечеркнёшь.

И вот теперь я смотрел на белые скатерти, и зелёную траву, и синее небо, и мне было так грустно, как будто я не имею никакого права смотреть на все эти прекрасные вещи.

Дети из «Фонтанов» и из школы вертелись у ярмарочных прилавков, ловили палкой от швабры пластмассовых утят, забрасывали мячики в корзинки, швыряли дротики в пробковую мишень и получали за это плюшевых гигантов, даже если утёнок плюхался обратно в солёную воду, а мячик пролетал мимо корзинки и дротик втыкался совсем не в доску.

И мне казалось, что я где-то очень далеко отсюда.

Мне не хотелось улыбаться, и во мне было так мало радости, что даже изобразить её было невозможно.

У Камиллы глаза были цвета плохих дней, и ни она, ни я так и не подошли ни к одному из ярмарочных лотков.

И никто не прибежал и не позвал нас.

Реймон разговаривал с судьёй.

Виктор затерялся среди других детей.

Питатели интересовались сейчас только содержимым своих картонных тарелок и пластиковых стаканчиков.

Родители ребят из школы расположились на зелёной траве.

Мадам Колетт и месье Поль смеялись, и мне было больно это слышать.

– Так, ребятки, и что это мы такие кислые? Ведь сегодня праздник!

Мадам Пампино подошла к нам сзади и приобняла за плечи.

Я посмотрел на неё.

– Для нас совсем не праздничный, мадам директор.

– Мадам директор?

– Женевьева.

– Так-то лучше. Ну, рассказывайте.

– Что рассказывать?

– Не надо притворяться бестолковым Кабачком. Я же вижу, что вам обоим невесело. Что происходит?

– Ничего, – ответила Камилла.

– Глаза у вас как у побитых собак.

– Ничего, Женевьева, это пройдёт, – сказал я.

– Почему вы не идёте играть с товарищами?

– Они не хотят с нами играть, – не выдержала Камилла.

– Как это – не хотят?

– Даже Беатриса больше со мной не разговаривает, – всхлипнула Камилла.