Фрида Нильсон - Тонкий меч

Жаль этого Тялве, думал я, пока мы шли в малинник. Да, жалко его, ведь он совсем не умеет играть.

Спустя пару дней взрослые устроили турнир по крокету. Господин Смерть перенес воротца на тропинку, чтобы не ставить их возле кострищ. Состязание началось. Принцесса, Трине и Хёдер захотели посмотреть, а я ушел в дом. И не только потому, что мне это было неинтересно. Рядом с Господином Смерть кружило теперь слишком много посланниц. Напрасно он ругал их и отгонял. Эти существа, бестолковые и навязчивые, совсем его не слушали.

В доме я чувствовал себя в безопасности, да и вообще иногда приятно побыть одному. Я бродил по комнатам и под конец оказался в библиотеке. Огляделся по сторонам. Обои странного телесного цвета. Любимое кресло Господина Смерть, промятое и потертое. Пепельница. И, конечно, книги. Судя по названиям, они относились к нашему миру, к другой стороне. Энциклопедии о животных, справочники по медицине и анатомии… На столике лежал раскрытый атлас в кожаном переплете. Северная Африка.

Вдруг на пороге появилась Семилла.

— А я-то думала, куда ты подевался, — улыбнулась она, вошла и закрыла дверь.

Мы долго молчали.

— Надеюсь, не рассердишься, если я скажу… — произнесла она наконец. — Мне кажется, ты начинаешь привыкать к здешней жизни?

Я помедлил с ответом. Да, пожалуй. Но почему мне стыдно в этом признаться? Ничего не могу с собой поделать. Хотя у меня и вправду легче на душе оттого, что Семилла теперь такая здоровая, такая счастливая. И от тортов меня больше не подташнивает.

Сквозь тюлевую занавеску виднелось море. Сегодня оно было сверкающе-синим. Где-то там, вдали, на другой стороне остался папа. Воспоминания о нем причиняли боль. Словно удар клинком под ребра — чтобы разрезать меня пополам.

— Ты любишь Господина Смерть? — спросил я.

— Нет.

Семилла ответила не задумываясь. Почти равнодушно. Словно я спросил о чем-то совсем обыкновенном. Сегодня холодно? Приходил ли почтальон?

Она провела пальцем по одной из книжных полок, посмотрела на собравшуюся пыль. Вздохнула.

— Он так поглощен собственным совершенством, — призналась она. — Это тяжело переносить. Ты согласен со мной?

Я кивнул. Не только спартаны, хильдины и гарпирии восхищались Господином Смерть — он и сам себя обожал.

Семилла поморщилась.

— А ты замечал, какой он волосатый? — спросила она.

— Разве?

— Ты что, не видел? — удивилась Семилла и сделала большие глаза. — У него полоса шерсти вдоль спины. Как у гиены.

Я рассмеялся, представив Господина Смерть в облике этого зверя. Вот он бегает по дому на четвереньках, все в том же красном халате, сует нос в торты и грызет ножки стола…

— Хотя, конечно, не бывает гиен с такими длинными ногами, — улыбнулась Семилла.

Я еще громче рассмеялся, и она тоже. Здорово было вот так веселиться вдвоем, как случалось когда-то давным-давно, еще до всех докторов. До того, как у нее появилось новое имя, и до того, как мы поняли, что нам не до смеха.

Потом Семилла вытерла слезы со щек и сказала:

— Ох, нет, нехорошо нам так себя вести. Никто не виноват в своей внешности.

Она замолчала, сделалась снова серьезной. Обвела взглядом библиотеку. Может быть, подумала: вот это я буду видеть теперь каждый день. Это будет мой дом.

— Но труднее всего свыкнуться с посланницами, — снова заговорила она. — Ты заметил, что они стали возвращаться?

— Угу, — промычал я в ответ.

— Тебе не кажется это странным? Снаружи столько мусорных куч, отхожих ям и гноящихся ран! Но им обязательно надо кружить возле Господина Смерть. Банке считает, что они в панике, вот и стремятся быть к нему ближе.

Она подошла и взяла меня за руку.

— Я помню, ты всегда боялся мух. Помню, как прибегал ко мне в комнату у нас дома. Я тогда не понимала, почему они тебя так пугали. А теперь поняла. Это ведь они дали ему знак, верно? Забрать меня.

Я кивнул и почувствовал, как из глаз покатились слезы. Каким-то странным образом все было связано, хоть раньше я и не догадывался ни о чем. Может быть, мне не случайно снились кошмары? Может быть, они подготавливали меня к чему-то?

— Нет, я не люблю его, Саша, — повторила Семилла. — Но он сильный, и его любовь тоже. Я должна выбирать между небытием и жизнью здесь. Пожалуйста, будь со мной! Если ты не покинешь меня, то и я останусь.

— А как же папа? — спросил я.

— Это труднее всего… Я никогда не прощу себе, что ставлю тебя перед выбором: он или я. Иногда мне кажется, — продолжила она почти шепотом, — что я разорвусь на части, пытаясь все сохранить в памяти. Папины дырявые сапоги… Удобная рабочая куртка, доставшаяся от дедушки… Его тонкие волосы, которые я так любила расчесывать пальцами… Я ужасно боюсь все это забыть!

Она сжала мои руки и стала такой же сдержанной и рассудительной, как тогда в спальне.

— Но вместе мы не забудем, верно?

— Да, — ответил я, чувствуя, как слезы льются все сильнее и в горле такой комок, что больно дышать. — Вместе мы не забудем.

— Он навсегда останется с нами, — сказала Семилла. — Давай пообещаем это друг другу. Мы будем разговаривать о папе, ты и я, каждый день, когда никто нас не слышит. Обещаешь, Саша?

Я встретил ее умоляющий взгляд. Как мне хотелось произнести то, о чем она просила! Но что-то внутри мешало мне, держало железной хваткой. И в этот миг из-за запертой двери послышался скрип. Словно кто-то наступил на старую половицу.

— Кто там? — насторожилась Семилла.

В ответ — тишина.

— Есть там кто? — спросила она уже строже. — Банке?

Ответа по-прежнему не было.

Семилла вздрогнула и, кажется, испугалась. Она неотрывно, со страхом смотрела на дверь, будто за ней скрывалась опасность. Наконец она подошла и распахнула ее.

Там никого не оказалось.

Семилла вздохнула, обернулась ко мне и рассмеялась.

— Я сумасшедшая, — сказала она, подняв тонкие белые руки. — Посмотри, как дрожат.

Она мотнула головой, будто хотела окончательно прогнать страх.

— Я не собираюсь давить на тебя, Саша. Мне пора идти, я должна встретиться с Матерью-Крылихой в следующем матче. Лучше мне не опаздывать, чтобы ее не обидеть. Мы еще поговорим.

С этими словами она выскользнула в коридор.

А я остался стоять в полутемной библиотеке. Смотрел на море за окном и думал об обещании, которое я не смог дать Семилле. И о том, что мне помешало. Та рабочая куртка, о которой она упомянула… Папа надевал ее, когда мы с ним шли ловить щук. Я даже помнил ее запах! Помнил каждой клеточкой своего тела ту усталость, которая наваливалась после рыбалки. Здорово было отложить снасти и забраться к папе на колени! Почувствовать, как он укрывает меня поло́й из толстой замши, вдохнуть старый въевшийся запах. Но Семилла не могла этого помнить. Она никогда не ходила с нами на рыбалку.