Владимир Алеников - Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные

Большая шишка вздулась у него на лбу. Васечкин потер лоб и снова вперил неподвижный взгляд в фотографию, висевшую на стене. Во втором ряду стояли Петров и Васечкин, а чуть пониже, в первом, — Маша Старцева.

Васечкин в последний раз посмотрел на улыбающегося Петрова, потом неожиданно рванулся, схватил пальто и пулей вылетел на улицу.

Между тем Петров, завершив наконец свой сценический труд, стоя за кулисами, стаскивал с себя костюм волка. Он вынул из кармана длинную шпаргалку, с облегчением скатал ее в шарик и выбросил вон.

— Молодец, ле лю гри! — ухмыльнулся один из старшеклассников.

— Мерси боку! — скромно сказал Петров, тщетно пытаясь разглядеть за их спинами, что происходит на сцене.

Отчаявшись что-либо увидеть, Петров вздохнул и пошел в зал. Дело в том, что он очень хотел увидеть конец спектакля, вернее, ему хотелось как простому зрителю насладиться высоким мастерством актеров 4го «Б», а точнее — Маши Старцевой.

Он скромно сел с краю, искренне удивляясь тому, что никто не обращает на него внимания. Все почему-то смотрели на сцену, а не на живого ле лю гри. Петров сделал вид, что это ему безразлично, и тоже стал смотреть на сцену.

На сцене тем временем происходило следующее.

Красная Шапочка, бабушка и дровосеки молча стояли и напряженно слушали вконец разошедшегося Горошко без всякой надежды вставить в его русский перевод свои французские реплики.

— Ах, дорогая внученька! — кричал Горошко, голосом и пластикой изображая спасенную бабушку, — Любимая моя Красная Шапочка! Наконец мы с тобой живы-здоровы и всем того же желаем! — говорил он, неожиданно обращаясь к залу. — Ах, дорогая бабушка! — кричал он уже голосом Красной Шапочки. — Как хорошо, что мы избавились от этого проклятого Серого Волка! Поздравляю тебя с нашим освобождением! Желаю тебе здоровья и успехов в учебе!

Надо сказать, что зал давно уже посмеивался над происходящим. Кому же было совсем не до смеха, так это Инне Андреевне.

— Занавес! — громким шепотом закричала она старшеклассникам. — Давайте занавес!

Но занавес как назло заело. Причем заело как следует.

— Уходите! — еще громче зашептала находящимся па сцене вконец отчаявшаяся Инна Андреевна. — Поклонитесь и уходите! Будем «Кота» играть!

Дровосеки, бабушка и Маша, услышав отчаянный шепот руководительницы, неловко кивнув зрителям, стали двигаться к кулисам.

— Куда же вы, товарищи дровосеки? — завопил Горошко голосом бабушки.

Дровосеки ускорили шаг.

— Шкуру волка сдайте куда следует! — орал им вслед вконец разошедшийся Горошко.

Он готовился сказать еще что-то, но в это время совсем было ушедшую за кулисы Машу вдруг осенило. Она вернулась на сцену и высоким трепетным голосом запела уже упомянутую ранее французскую народную песенку.

— В песне поется!.. — начал было Горошко, но тут уж на него зашикали все. Горошко обиделся и замолчал.

Маша шла по лесу, собирала цветы и пела песенку, точно так же, как и в начале спектакля.

Инна Андреевна прислонилась к стене перевести дух.

И надо ж было случиться так, что именно в этот момент за кулисами появился Васечкин.

Увидев на сцене поющую Машу, он поискал глазами Петрова, но не нашел его. К радостному своему недоумению, Петрова он обнаружил сидящим в зале. Еще большую радость и удивление вызвал у него костюм волка, который словно ждал его, распростершись на стуле.

Дальше удивляться времени не было. Васечкину стало ясно, что спектакль только что начался.

Маша уже начала петь последний куплет, когда Васечкин, мигом надев костюм, выскочил на сцену в счастливой уверенности, что он прибежал как нельзя вовремя.

— Смотри-ка, живехонек! — прокомментировал кто-то из третьего ряда.

Зал оживился.

— Же сюи ле лю гри! — патетически произнес Васечкин, подходя к Маше. — Бонжур ле шаперон руж! У ва тю? — спрашивал он, вкладывая в эти слова весь свой упрек и обиду.

— Я — Серый Волк! — машинально стал переводить ошеломленный Горошко. — Здравствуй, Красная Шапочка! Куда ты идешь?

Маша большими глазами смотрела на волка. Зал притих. Все ждали, что она скажет.

— Ты что? — прошептала Маша, стараясь не открывать рта — Ты чего опять пришел?

— Текст говори! — прошептал в ответ Васечкин. — Текст! Забыла, что ли?

Маша оскорбилась.

— Же вэ шэ ма гран мэр! — сказала она — Эль э маляд!

— Я иду к моей бабушке! Она заболела, — перевел Горошко, который от изумления перестал «играть» за персонажей, а стал переводить дословно.

В зале засмеялись.

— Во дают! — сказал кто-то из третьего ряда. — ОРЗ у нее теперь!

Петров, остолбенело сидевший на своем месте, растерянно оглянулся по сторонам, вскочил и помчался за кулисы.

Пришедшей было в себя Инне Андреевне снова стало плохо.

— Кошмар! — прошептала она с французским прононсом.

— Просто ужас! — сказала она на чисто русском языке.

— У абит та гран мэр? — отставив ногу, с пафосом произносил тем временем ничего не подозревающий Васечкин.

— А где живет твоя бабушка? — перевел продолжающий изумляться Горошко.

Петров взлетел за кулисы и поискал глазами костюм волка. Но костюма не было, поскольку, естественно, он был на Васечкине. Петров закусил губу. Выскочить на сцену без костюма ему не позволяла профессиональная актерская этика.

Маленький Вова Сидоров тем временем готовился надеть костюм Кота в сапогах.

Петров не раздумывая выхватил у него костюм, мгновенно напялил его на себя и на глазах у пораженного Сидорова и не менее пораженной всем происходящим Инны Андреевны выскочил на сцену.

— А это еще кто? — спросили в третьем ряду.

Надо заметить, что вопрос был закономерный.

Сидоровский костюм, слишком маленький для большого Петрова, трещал по швам, превращаясь в нечто среднее между Котом, волком и самим Петровым.

Но Петров, стоя на сцене, услышал вопрос,

— Же сюи ле лю гри! — с гордостью отличника, хорошо знающего свой урок, произнес он.

— Я — Серый Волк! — автоматически перевел уже окончательно сбитый с толку Горошко.

— Уходи! — шептал там временем Петров Васечкину. — Я уже играл! Я — волк!

— Сэ муа ле лю гри! — величественно произнес Васечкин.

— Это я — Серый Волк! — перевел Горошко металлическим голосом робота.

В зале зааплодировали.

— А ты Кот! — неожиданно по-русски сказал вдохновленный аплодисментами Васечкин.

— Туа, тю э ле ша! — почему-то перевел на французский несчастный Горошко.

Зал грохнул.

— Я не Кот! — заорал обиженный Петров.

— Нет, Кот! — настаивал Васечкин, указывая на разницу в костюмах.

Маша, пока Петров и Васечкин выясняли отношения, только переводила взгляд с одного на другого, не зная, кому отвечать и на каком языке.