Владимир Разумов - Троицкие сидельцы

Воеводы учили новых ратников строевой и караульной службе, огненному бою — стрельбе из пищалей, самопалов и ружей, — рукопашному бою с саблей, бердышом и боевым топором.

Миша стоял в стрелецком ряду, который выстроился по обеим сторонам ворот, не допуская беспорядка. Здесь же томились мужики, высматривая среди беженцев родственников, знакомых, друзей. То и дело слышались сдержанно-радостные возгласы. Шли из Воронина и Вяхоревской, из Афанасьева и Слабина, из Назарьева и Боркова, Нефедьевского и Молокова. Из окрестных неукрепленных монастырей устало плелись послушники и послушницы в черной длиннополой одежде, неудобной при ходьбе. Неясный шепот и движение прошли по стрелецким рядам и толпе, когда под своды ступила старая монахиня сурового вида, с резкими чертами лица. Она ни на кого не подняла маленьких, в глубоких провалах глаз. Миша услыхал, как ее назвали довольно явственно Марией Владимировной Старицкой, в монашестве имя ее стало Марфа; но двоюродная племянница Ивана Грозного только крепче сжала тонкогубый рот. Вслед за ней плавно проплыла молодая послушница, и опять ропот прокатился по толпе:

— Глянь — дочка Борисова, Ксюшка Годунова!

— Такая молоденькая, и уж клобук на голове…

— Здесь она скоро состарится, очи выплачет. Отец, поди, и не чаял такой судьбы для дочки.

Мишка покосился направо и узнал в одном из говоривших управителя, которого они случайно вызволили из беды в монастырском селе, когда шли с отрядом в крепость.

— Ты, Оска, вроде бы злорадствуешь, — с упреком сказал стоявший рядом черноволосый и смуглолицый мужик, очень похожий на управителя, но пошире в плечах и повыше ростом. — Хоть ты мне и брат, но я тебе скажу — это нехорошо. Ее пожалеть надо. Ну, глянь, какая из этой красавицы монашка? Не повезло ей. Да еще иной взглядом али словом колет, отцом укоряет, вроде тебя. Нехорошо это, Оска.

— Пожале-ел, — с издевкой протянул Оска, кривя тонкие губы. — Эй ты, годуновское отродье, — закричал он визгливо, — чего незвано прешься в святую обитель? Да кому ты здесь нужна, дочь убивца ирода?

В сосредоточенном говоре растревоженных людей Оскин пронзительный визг прозвучал нелепо. Ксения покачнулась, защищаясь беспомощным жестом от жестоких слов.

Мишка положил руку на плечо бывшего управителя и, крепко тряхнув его, процедил сквозь зубы:

— Не кричи над ухом, горлодер, проходи.

Оска не заставил себя упрашивать, попятился и скрылся в толпе.

На следующий день — 23 сентября 1608 года — Мишу вместе со Степаном назначили в дозор. Поеживаясь от утреннего холодка, они поднялись по винтовой лестнице Духовской церкви под самый купол, где зодчий в основании луковки оставил открытую звонницу на шести круглых приземистых столбах. В пролетах звонницы на дубовых брусьях висят колокола. Отсюда видно далеко вокруг — это самая высокая церковь монастыря служила дозорной башней. Один колокол сполошный. Друзья прислонили к стене свои ружья и огляделись.

Солнце медленно разгоняло обильный белый туман, павший на речку Кончуру, блестящей подковой охватившую крепость с трех сторон, на Клементьевский и Келарев пруды и подползший почти до самых стен Водяной башни.

Михаил скользнул взглядом по Московской дороге и замер. Он увидел, как из леса вылетели конники, помчались по дороге к крепости. У передового всадника на пике, поставленной вверх, кусочком пламени бился алый флажок.

— Степа, глянь скорей, сполох! — выкрикнул он.

Степан кинулся к сполошному колоколу, схватил конец веревки, натягивая его изо всех сил. И колокол ударил. Крепость загудела растревоженным ульем, люди повылезли из своих келий, времянок, домов…

Войско двигалось стройными колоннами под барабанный бой и пронзительные звуки боевых труб. Над колоннами развевались многочисленные знамена, впереди — стяги с гербом Сапеги, на котором был изображен лис, и гербом Лисовского — с изображением ежа.

На дозорную башню быстрее обычного поднялся воевода Голохвастов. Шумно дыша, нахмурившись, он долго смотрел, как тушинские отряды расходились двумя потоками вправо и влево от крепости.

Небольшой конный отряд человек в двадцать пять отделился от основных сил и поднялся на пригорок в каких-нибудь ста саженях от Водяной башни. Разряженный в красный кунтуш шляхтич — страусовое перо на медной каске, подскочил совсем близко к стенам и, натягивая поводья, замахал рукой.

— Гей, гей, гостей принимайте! Что же ворота замка не раскрыты, трубы не играют, барабаны не бьют? Может быть, вы не рады гостям?

Но тут со стены напротив вдруг какой-то озорник завернул ярославской скороговоркой такое, что хохот заглушил слова шляхтича. Покрутившись еще немного на коне, он плюнул с досады и, что-то прокричав напоследок, умчался к своим.

На лестнице Духовской церкви послышались быстрые шаги, из проема показался Иван Внуков, стрелецкий голова. Воевода вопросительно посмотрел на него.

— Прошу, воевода, разрешить вылазку. — Внуков запыхался, говорил отрывисто.

— Для чего?

— Разбить отделившийся отряд. Ляхи едут по Дмитровской дороге. Тут их надо ударить и прижать к прудам. Людей поведу незаметно, оврагом и низиною. Как раз успеем, ежели не мешкать.

Замысел Внукова был прост и верен. Слишком опрометчиво оторвался от основных сил конный отряд. А ведь за дорогой разливалась студеная гладь Келарева и Клементьевского прудов, отрезая отряд от своих.

Воевода Голохвастов еще раз внимательно окинул взглядом окрестности:

— Стрельцы предупреждены?

— Ждут команды.

— Сколько людей просишь?

— Двух десятков хватит.

— Добро, но помни: как услышишь три удара в сполошный колокол — сразу поворачивай обратно, уходи за стены.

— И нас возьми с собой, — попросил Степан.

— Тебя возьму, — сказал Внуков, — а Миша Попов пусть останется с воеводою.

Воевода Голохвастов потерял из виду маленький отряд Внукова, как только он выехал из Конюшенных ворот.

Дмитровская дорога, по которой возвращались из разведки поляки, временами заслонялась сплошной стеной леса, а ближе к монастырю она спускалась в неглубокий, заросший кустарником овраг, подковой огибавший Красную гору. Если отряд успеет выбраться из оврага, тогда он в безопасности, тогда, значит, Внуков плохо рассчитал.

Гулкие выстрелы, загремевшие на Дмитровской дороге, переполошили монастырский невоенный люд, вообразивший с испугу, что иноземцы пошли на приступ с ходу, без подготовки. Но зато какой восторг охватил всех, когда увидели они перепуганных шляхтичей, удиравших от русских!

«Молодец Внуков», — подумал воевода. Он насчитал не больше пятнадцати всадников, которым удалось прорваться сквозь засаду. Но на помощь им стремительно мчалась конная рота лисовчиков. Воевода поспешно обернулся к Мише, который так же напряженно, как и Голохвастов, наблюдал за схваткой, развернувшейся у стен крепости.