Олег Добровольский - День славы к нам идет

— Пойдем к замку!

— Лабурер — предатель!

— Слава Сантеру!

Струсивший Лабурер незаметно скрылся.

Было совсем уже светло, когда подошел батальон сент-антуанской секции Монтрей. Его командир Бонно, подобно Лабуреру, тоже пытался удержать своих солдат от выступления, ссылаясь на то, что якобы не хочет нарушить Конституцию. Но его заставили подчиниться народной воле и идти к Тюильри вместе с батальоном.

Теперь все батальоны были налицо. Национальные гвардейцы проверяли оружие, снаряжение, говорили о предстоящем деле — захвате дворца.

К Сантеру подбежал вестовой:

— Батальон Монмартра спускается с холма и идет сюда!

— Хорошее подкрепление! Но ждать его мы не можем. Пора в путь!

И Сантер приказал бить общий сбор. Жан услышал резкую и стремительную барабанную дробь и подумал о том, как, наверное, старается сейчас Пьер, стучит палочками, не желая отстать от других барабанщиков.

Взошло солнце. Утренняя свежесть, первые солнечные лучи подбодрили повстанцев, вселили в них надежду…

Столяр Симон Левассер пробирался в толпе, держа древко с красным знаменем. Широкое полотнище касалось его плеч, как бы обнимая.

— Отец!

— Жан!

Сын прижался к широкой отцовской груди, к куртке, от которой так знакомо и привычно пахло стружками и табаком.

— Давно ты здесь?

— Всю ночь… Я не один. Пьер тоже пришел. Мы видели Доминика. Разговаривали с Сантером…

— Как мать?

— Она не догадалась о том, что затевается.

— Тем лучше… Что сказал вам Сантер?

— Сказал, что родина скоро призовет нас с Пьером… Он назначил Пьера барабанщиком, а меня своим адъютантом.

— Поздравляю!

— Что я должен делать?

— Делай что прикажет Сантер. Вот и все… Слушайся его и не своевольничай. Прощай, сынок! Или лучше — до свидания… Может, встретимся на площади Карусель…

И с этими словами Симон Левассер вместе с красным знаменем исчез в толпе.

Сантер сидел на золотисто-рыжем Счастливчике. Три батальона построены, готовы к выступлению. Тихо, едва заметно шевелятся над солдатскими треуголками штыки. Жители предместья — краснодеревцы, столяры, обойщики, мраморщики, рабочие мануфактур — вооружены пиками, топорами, молотами. Лишь у немногих ружья и сабли.

И вот длинная колонна тронулась с места, пошла по Сент-Антуанской улице, застучали деревянные сабо, затопали солдатские башмаки. Впереди санкюлоты, гвардейцы тащили за собой три пушки. Ехала повозка с порохом и повозка с ядрами. Развевались красные флаги, трехцветные знамена…

Сантер часто оборачивался, оглядывался на далеко растянувшуюся колонну. Жан шел в толпе возле пивовара, медленно ехавшего на коне. Кто-то говорил:

— Идем мы до ратуши, а оттуда — на улицу Сен-Никэз и на Карусельную площадь.

— А батальон Гобеленов?

— Тоже придет туда. И батальон марсельцев, и батальон федератов из Бреста…

— Откуда знаешь?

— Раз говорю, значит, знаю…

— Вот сколько соберется нас на площади! Неужто, граждане, не возьмем дворец?

— Возьмем! Бастилию взяли в восемьдесят девятом. И Тюильри возьмем!..

Оба предместья — Сент-Антуанское и Сен-Марсельское — действительно, должны были соединиться на Карусельной площади, у ворот Королевского двора. Но в то время, когда небольшое войско Сантера еще находилось в пути, батальон секции Гобеленов, которым командовал энергичный биржевой маклер Александр, марсельцы, размещенные в монастыре Кордельеров, и бретонские федераты уже стояли со своими пушками перед замком. Они выступили раньше сент-антуанцев и перешли с левого берега Сены на правый через мост Сен-Мишель и Новый мост.

…Жан был недоволен, чувствовал даже некоторую обиду. Пьер — барабанщик; отец несет знамя и готов сражаться; Доминик в строю гвардейцев. И только он, Жан, остался как бы в стороне. Сантер назначил его адъютантом. Но когда он ему понадобится — неизвестно…

Он продолжал идти за Счастливчиком, на котором восседал солидный, немного грузный Сантер, когда неподалеку от Гревской площади к командиру подошли два муниципальных офицера.

— Гражданин Сантер! — сказал один из них. — Коммуна назначила вас командующим национальной гвардией и требует, чтобы вы немедленно явились в ратушу.

— Но я не могу оставить батальоны, — ответил, несколько растерявшись, пивовар, слезая с лошади.

— Таков приказ новой, только что образованной Коммуны.

— Но где командующий национальной гвардией Мандат?

— Мандат убит. Он совершил предательство!

— Что же он сделал?

— Он расположил преданные королю войска перед ратушей, у аркады Сен-Жан и у Нового моста. Они должны были пропустить отряды предместий, а затем напасть на них сзади, в то время как защитники дворца, швейцарские наемники нанесли бы им удар на Карусельной площади. Вы все оказались бы таким образом в капкане и были бы разгромлены…

— Каков же негодяй, этот Мандат! Я давно подозревал, что он ненавидит революцию, народ и только ждет удобного случая, чтобы осуществить свои коварные замыслы… И все же как я брошу своих солдат? В такой момент, перед самой атакой, когда вот-вот начнут греметь пушки, я должен удалиться в мэрию и сидеть там в безопасности… Что подумают обо мне товарищи?

— Вы обязаны подчиниться приказу, — твердо сказал один из офицеров, а другой добавил сурово:

— Несколько потерянных сейчас минут могут погубить дело революции. Гражданин Сантер, вы назначены новой Коммуной на пост командующего национальной гвардией Парижа единогласно. Вы не смеете отказаться. Не имеете права! Если откажетесь — предадите родину!..

— Хорошо. Я пойду в мэрию. Но прежде отдам распоряжение командиру батальона секции Гобеленов Александру…

Тут же, положив листок бумаги на бронзовый ствол пушки, он написал карандашом несколько слов. И, подозвав Жана, сказал:

— Быстрей на Карусельную площадь! Лети стрелой! Разыщи там Александра и вручи мой приказ. Передай также устно: пусть сейчас же идет сюда, чтобы повести мои батальоны к замку.

Левассер, взяв приказ, припустил чуть ли не бегом на площадь. Он понимал, какое важное и ответственное поручение выполняет. Единственное, о чем сожалел, — что ни отец, ни Пьер ничего не знают и что он не смог сообщить им об этом…

Сантер вместе с муниципальными офицерами направился в Дом коммуны, как называли тогда ратушу.

В ту ночь там произошли важные события. Все началось с того, что накануне поздно вечером состоялось собрание секции Кенз-Вен. На нем присутствовали представители других парижских секций — Пуассоньер, Гобеленов, Монтрей, Гравилье, Моконсей, Попенкур, Арсенала… Прозвучал призыв к восстанию для «немедленного спасения общественного дела»… Было решено, что каждая секция назначит трех комиссаров, и они, собравшись вместе, будут руководить восстанием. С этим решением согласились 28 секций. Их комиссары постепенно, один за другим, начали прибывать в ратушу. Ранним утром 10 августа там возникла повстанческая Коммуна. Она заменила прежнюю, «умеренную», которая стремилась не допустить низложения короля. Новая Коммуна взяла в свои руки всю полноту власти в революционном Париже.