Валентин Глущенко - Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка

Кое-как остановив кровь, Колька прихромал к краю косы. Он не собирался больше прыгать по камням. Закинул удочку в тихом месте, вовсе не рассчитывая на удачу. И вдруг рука ощутила легкий рывок. Сладко замерло сердце, а удилище, будто само собой, взвилось кверху. В воздухе сверкнуло длинное серебристое тело и, сорвавшись с крючка, заплясало на мелком галечнике. Попался настоящий хариус, граммов на триста, а то и больше. Чешуя в розовых и синих пятнах, черный глазок обведен золотой каемкой…

— Взял? — радостно откликнулся Володька. Он стоял на одной ноге, отогревая другую. — У меня никогда в том месте не ловилось.

Колька воспрянул духом. Закидывая удочку, он заставлял муху танцевать на воде.

Венера, Горюй Варнак, до этого дремавшие на солнцепеке, уселись возле его ног, облизывались, когда он снимал с крючка очередного хариуса.

Первым опомнился Володька:

— Солнце садится. Пора.

Он сбегал на берег, принес два прута, сгреб всю рыбу в одну кучу и, прикидывая на глаз, стал делить:

— Тебе — мне, тебе — мне…

— У тебя больше. Зачем делишь? — попытался отклонить его великодушие Колька. Ведь он поймал всего шесть хариусов, а Володька втрое больше.

Мальчуган метнул на него удивленный взгляд:

— У нас так не бывает. Вместе рыбачили — улов поровну.

Володька нанизал рыбу на прутья, взвесил на руке:

— Жаркое на сковородке. Мухи твои постарались. Пойдем, пока не стемнело.

Володькин прадед Пимен Герасимович Бобылев не отличался приветливостью. С Колькой он ни разу не заговорил, ничем не поинтересовался, ни о чем не спросил.

Годы сгорбили старика. Но ходил он без клюшки, носил, как большинство бобылихинских мужчин, темную сатиновую рубаху, просмоленные бродни. У ремня неизменно висел охотничий нож. Ступал Пимен Герасимович медленно и важно, черные острые его глаза всегда к чему-то присматривались. Казалось, поглядев на человека, он уже знает, чем тот дышит. Волосы у Пимена Герасимовича сохранились, но были редки и белы, как первый снег. Зато борода почти касалась пояса и была так же густа, как и бела.

— Его шаманом прозвали, — похвалялся Володька. — Скажет мой дедка: «Быть дожжам» — так тому и быть. Скажет: «Снег» — лучше не спорь…

В довершение всего Володька привел Кольку в избу Бобылевых, в отдельную комнатку, вытащил из-под деревянной кровати небольшой сундук, окованный медными полосами.

— Дедка сундук закрывает. Тетрадки в нем хранятся. Много. Сосчитать невозможно…

Володька принес откуда-то большой медный ключ, отпер сундучок:

— Поглядим, Фотей-грамотей! Дедка на пасеку ушел.

Володька вынул из сундучка деревянную папку, оклеенную кожей. На папке было выжжено: «В назидание потомкам нашим. Пимен Бобылев». Под деревянными корками лежали ученические тетради, заполненные каракулями. На каждой печатными буквами было выведено заглавие. Заглавия были разные: «Погода по нашим приметам», «Описание быта прошлых лет колхоза „Таежный рыбак“»…

— Читай, — потребовал Володька. — Дедка у меня такой, до грамоты сам дошел и все пишет, пишет. Когда ветер, когда снег… И про жизнь. Еще и мамки на свете не было, а он писал.

Колька подчинился. Начал, запинаясь на витиеватых буквах:

— «Год 1929. В начале организации колхоза на место председателя заступил мой сын Петр Пименович Бобылев. Звался колхоз коммуной…»

Во дворе хлопнула калитка. Володька молниеносно положил папку на место, замкнул сундучок, спрятал ключ.

Вошел Пимен Герасимович. Он обжег ребят взглядом черных внимательных глаз, отчего Колька покраснел, как пойманный с поличным.

Но старик только ответил на приветствие, ни о чем не спросил, ничего не сказал.

Володька заюлил около, подробно объясняя, что они делают в избе. Но старик, как видно, не поверил.

Хотя и нехорошо вышло, а честное слово, Колька с удовольствием бы прочитал тетрадки. Интересно начиналось: «Описание».

Однако на другой день Володька сказал:

— Дедка спрятал ключ. Догадался.

…Колька и Володька за неделю облазили окрестную тайгу, всласть порыбачили. В Бобылиху приезжал отец. Проводил собрание, о чем-то договаривался с бригадиром, что-то делал. Но отцовские дела мало интересовали Кольку. Он был увлечен новой жизнью. Семилетний Колькин приятель обладал неисчерпаемой энергией, был упрям и неукротим. Он заставил Кольку подчиняться, он настроил Кольку против Сашки Кочкина. И Колька не делал попыток сойтись со сверстником.

Может быть, так вот все и продолжалось бы, если бы Сашка Кочкин первый не сделал шаг к сближению.

Как-то утром он подкатил на велосипеде ко двору Нестеровых, когда Колька выходил с удочкой.

— Привет, дружина! Своих чураешься?

Сашка протянул Кольке руку, поставил ногу на педаль, давая понять, что приехал неспроста.

— Ты из Опалихи? Правда?

Сашка небрежно перекинул кепку со лба на затылок и потянулся к Колькиной удочке. Внимательно осмотрел, дал высокую оценку и леске, и крючку, и искусственной мухе:

— Что ж, для рыбалки Бобылиха еще туда-сюда. А так — дыра-дырой, век бы не знать… С Бобыленком ты зря связался, — продолжал Сашка. — Ненавистники. Шаман моего старшего братана со света метил сжить. Доносы в город строчил, будто брат руководит неправильно, будто Кочкины всех изюбрей и сохатых под Бобылихой вытравили. Все от зависти. Теперь с бригадиром, с Евменом Бурнашевым, снюхались, свои порядки наводят. При Матвее Данилыче на бригадном собрании Евмен прижал моих братьев за сенокос. Твой папаша поверил сгоряча. А все лихо из-за этого колдуна: так не шагни, да тут не по закону. А какие законы в тайге? Кто успел — тот и съел. В тайге на всех хватит!

Колька вопросительно посмотрел на Сашку. Но тот спешил высказаться и только махнул рукой.

— Ну, да мне все одно. Я тут не жилец. Исполнится шестнадцать, получу паспорт и — поминай, как звали! Твой папаша, наверно, тоже на время колхоз принял. Кому здесь охота ковыряться?

Неожиданно Сашка вскочил на велосипед и помчался на середину деревни. Там, возле двора Пономаревых, толпились девушки с вилами и граблями.

Сашка на большой скорости дважды пронесся вокруг них, отпустив руль и картинно приподняв кепку. Донесся его ломающийся басок:

— Здорово, девоньки! Айда колхозное сено шерудить!

Возвратившись, Сашка сказал весело:

— Выводок вдовы Пономаревой. Главная опора у Евмена Бурнашева. Шесть девок. Батьки нема — убит на войне. Деваться им некуда. Ни у одной больше четырех классов. Дальше Сахарова нос не показывали. Ждут из армии брата Илюшку. Да не останется он тут. В армии специальность водителя танка получил. Значит, любой трактор ему по плечу. Парни со специальностью у нас долго не засиживаются. Чуть встал на ноги — в леспромхоз, в город. Дураков поищите! Ни клуба, ни кино… Ты завертывай до меня. Покупаемся, рябчиков постреляем. У нас ответственный товарищ гостит. Ружье у него — закачаешься! Трехствольное, заграничное.