Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 2. Небывалые неприятности [сборник litres]

– Да, это было бы замечательно. – Вайолет улыбнулась Гектору. Дети почувствовали себя счастливыми только от одной мысли, что двое тройняшек могут быть живы и здоровы и не томиться в плену у Графа Олафа. – Дункан – журналист, может, он основал бы газету и жителям Г. П. В. не пришлось бы читать бестолковые статьи в «Дейли пунктилио».

– Айседора – поэт, – добавил Клаус. – Она могла бы написать книжку стихов для вашей библиотеки, конечно, в случае, если бы не писала ни о чем против здешних правил.

Гектор взялся уже за ручку двери, но остановился и бросил на Бодлеров странный взгляд.

– Поэт? – переспросил он. – И какого рода стихи она пишет?

– Двустишия, – ответила Вайолет.

Гектор бросил на детей еще более странный взгляд. Потом поставил бодлеровские чемоданы на пол и полез в карман комбинезона.

– Двустишия? – опять переспросил он.

– Да, – подтвердил Клаус. – Она любит писать рифмованные стихи из двух строк.

Гектор бросил на детей самый странный взгляд, какой им приходилось видеть, и, вынув руку из кармана, показал клочок бумаги, скатанный в крошечный рулончик.

– Вот такие? – сказал он и раскатал записку.

Бодлерам пришлось сильно прищуриться, чтобы прочесть записку в угасающем закатном свете, а прочитав один раз, они перечитали ее еще, чтобы убедиться, что свет не сыграл с ними шутку и они прочли именно то, – на клочке бумаги неровным, но знакомым почерком было написано:

Бодлеры в изумлении уставились на записку, потом на Гектора, потом опять на записку. Потом они снова уставились на Гектора, потом на записку, затем опять на Гектора и еще раз на клочок бумаги, потом опять на Гектора и снова на записку. Они пораскрывали рты, как будто хотели что-то сказать, но все трое не смогли выдавить ни слова.

Выражение «гром среди ясного неба» относится к чему-то столь поразительному, что от удивления у вас голова идет кругом, ноги слабеют, а все тело гудит, как будто с ясного голубого неба в вас неожиданно со всей силы ударила молния. Если вы не лампочка, не электроприбор и не дерево, уставшее стоять прямо, неожиданная встреча с молнией не слишком приятное переживание, и поэтому Бодлеры несколько минут стояли на ступенях дома, испытывая все перечисленные неприятные ощущения – головокружение, слабость в ногах и гудение во всем теле.

– Господи, Бодлеры, – проговорил Гектор, – в жизни не видел более удивленных людей. Давайте входите в дом и присядьте. У вас такой вид, будто в вас со всей силы ударила молния.

Бодлеры последовали за Гектором внутрь, по коридору в гостиную и там уселись на диван, по-прежнему не произнося ни слова.

– Почему бы вам не посидеть тут немножко? – предложил Гектор. – А я пока приготовлю вам горячего чаю. Может, к тому времени, как он вскипит, вы уже сможете разговаривать.

Он нагнулся, вручил клочок бумаги Вайолет, погладил Солнышко по голове и вышел из комнаты, оставив детей одних. Вайолет молча развернула бумажку, держа ее так, чтобы младшие тоже прочли двустишие еще раз:

– Это она, – сказал Клаус тихонько, чтобы Гектор не услышал. – Несомненно, стихи написала Айседора Квегмайр.

– Я тоже так думаю, – согласилась Вайолет. – Я абсолютно уверена, что это ее почерк.

– Клейк! – выпалила Солнышко, что означало: «Стихи явно выдержаны в стиле Айседоры!»

– В стихах говорится о драгоценных камнях, – продолжала Вайолет, – а родители тройняшек оставили им в наследство знаменитые сапфиры Квегмайров.

– И Олаф похитил тройняшек, чтобы завладеть сапфирами, – добавил Клаус. – Отсюда строчка «Фамильные камни – причина ужасного плена».

– Пенг? – вопросительным тоном произнесла Солнышко.

– Не знаю, каким образом это попало к Гектору, – сказала Вайолет. – Давайте спросим у него.

– Погоди, не торопись, – остановил ее Клаус. Он взял у Вайолет стихи и еще раз перечитал. – А вдруг Гектор причастен к похищению?

– Я об этом не подумала, – проговорила Вайолет. – Ты правда так думаешь?

– Не знаю, – признался Клаус. – Вроде бы он не похож на сообщников Графа Олафа, но ведь нам не всегда удавалось распознать их сразу.

– Риб, – задумчиво произнесла Солнышко, что значило «Это верно».

– Ему как будто бы можно доверять, – сказала Вайолет. – Он с таким увлечением показывал нам полет ворон. И ему хотелось услышать про все, что с нами происходило. Все это не похоже на похитителя детей, но ведь наверняка знать невозможно.

– Вот именно, – подтвердил Клаус. – Наверняка знать невозможно.

– Чай готов, – позвал Гектор из соседней комнаты. – Если пришли в себя, присоединяйтесь ко мне, посидите за столом, пока я готовлю энчиладас.

Бодлеры переглянулись и кивнули.

– Кей! – крикнула Солнышко и повела старших в большую уютную кухню.

Дети сели за круглый деревянный стол, на который Гектор поставил дымящиеся кружки с чаем, и тихо сидели так, пока Гектор возился с обедом. Конечно, и в самом деле невозможно знать наверняка, заслуживает ли человек доверия, по той простой причине, что обстоятельства все время меняются. Например, вы знаете кого-то уже несколько лет и как другу полностью ему доверяете, но вот обстоятельства переменились, друг страшно проголодался, и не успеваете вы оглянуться, как уже варитесь в суповой кастрюле – наверняка-то знать невозможно. Вот и я влюбился в прелестную женщину, обаятельную и умную, и я верил, что она станет моей женой. Но поскольку знать наверняка невозможно, то она взяла и вышла замуж за другого. А все оттого, что прочла о чем-то в «Дейли пунктилио». Некому было объяснить бодлеровским сиротам, что они не могут знать наверняка, поскольку до того, как стать сиротами, они много лет жили, окруженные родительской заботой, и считали, что родители и впредь будут заботиться о них. Но обстоятельства переменились, родители погибли, и дети теперь поселились у мастера, в городе, полном ворон. Но все-таки если и нет способов узнать наверняка, нередко находятся приметы, по которым можно узнать почти наверняка. И пока трое сирот наблюдали, как Гектор приготавливает обед, они обнаружили некоторые приметы. Например, мелодия, которую Гектор напевал себе под нос, нарезая разные ингредиенты для энчиладас, звучала успокоительно, и Бодлеры не могли представить, чтобы так напевал похититель детей. Когда он увидел, что чай у Бодлеров слишком горячий, он подошел к столу и подул в каждую кружку, чтобы остудить чай, и трудно было представить, чтобы тот, кто прячет двух тройняшек, в то же время дул на чай трем другим детям. А что самое успокоительное, Гектор не приставал к ним с расспросами – почему они так удивились и почему молчат. Он тоже ничего не говорил и дал Бодлерам время, чтобы самим решиться заговорить о записке, которую он им отдал. Вот почему дети и представить себе не могли, чтобы такой деликатный человек был заодно с Графом Олафом. Наверняка знать, конечно, невозможно, но, наблюдая, как мастер ставит в духовку энчиладас, Бодлеры почувствовали к нему почти полное доверие, а к тому времени, как он присоединился к ним за столом, они решились поговорить с ним о прочитанном двустишии.