Александр Маринов - Детский дом

Через несколько дней вместе с Силькой и еще несколькими ребятами меня повезли через весь город в какой-то дом. Много позднее я узнал, что это был институт педологии. Тут с нами совсем не церемонились: сразу же отняли всю одежду и взамен выдали длинные, до полу, рубахи и тапочки.

Назавтра я оказался в пустой и холодной комнате с паркетным полом перед человеком в белом халате. Пока он обмерял мою грудную клетку, руки и ноги, я изрядно продрог. Потом он долго измерял мою голову, что-то диктовал другому, сидевшему за столом, тот старательно записывал. Я был зол. Меня насильно привезли в этот мрачный дом, разлучили с братом, с друзьями, второй день держали взаперти и к тому же, хотя и не кололи иголками, но все-таки заставили «растелешиться». Поэтому, когда мне стали показывать картинки и попросили рассказать, что я думаю о них, я принялся упорно твердить одно и то же:

— Отвезите меня назад. Хочу к брату.

В конце концов меня признали трудновоспитуемым. Был зачислен в число дефективных и Силька — зачинщик «бунта» на улице Чехова. Комиссию поразило его буйство: Силька отчаянно отбивался ногами от служителей института, начавших его раздевать, кусался, вопил.

— Да он просто ненормальный! — с раздражением сказал мужчина в белом халате, который, судя по всему, был главным среди педологов.

Оказавшись все же нагишом, Силька сразу притих, а я с удивлением увидел на его шее простенький эмалированный крестик на заношенном гайтане.

— Его даже нечего осматривать, — брезгливо и устало сказал главный педолог. — Явная психическая неполноценность. Невероятная возбудимость.

Я тихонько спросил у Сильки:

— Ты не хотел, чтобы крестик увидали?

Глаза Сильки были полны слез. Он хмуро кивнул: — Бог, Санька, это обман. Батя мне про то не раз толковал. Понял? Ну, а я чего ношу? Матка надела. Ничего больше у меня домашнего не осталось. Гляну и вспомню. Ты только ребятам не трепанись. Лады?

— Как хочешь, — согласился я.

К вечеру второго дня мы с Патлатым уже знали свою дальнейшую судьбу: нас было решено отправить на Фонтанку, в детский дом для дефективных детей.

— Психами записали, — кипятился Силька. — Жалко, не было кирпича, я бы их в ум привел. Ну, паразиты, обождите, еще врежу. Давай, Мореный, подорвем?

Я с сомнением оглядел свою длинную рубаху с болтающимися рукавами, видимо, предназначенною для сумасшедших:

— Разве в этом побежишь?

— Эх, достать бы барахлишко нашенское! Жаль, под запором оно. Обождать придется. Ну, а как оденут и повезут к психам, нарежем плеть. Договорились?

Бежать, но куда? На улицу? Ну и мечты у Патлатого. А как мы там будем жить? Скоро весна, правда, но еще морозцы так покусывают — ого-го! А Костя? Не могу же я его бросить. Да и вообще жизнь беспризорников меня мало привлекала. Но обида на тех, кто посчитал нас психами, заставила меня согласиться с планом Сильки.

На другой день четверо ребят в сопровождении двух сотрудников института сели на трамвай и поехали на Фонтанку. Погода была пасмурной, снег в городе почти весь стаял, но от Невы дул холодный ветер, по небу ползли клубастые тучи.

Под колесами загудел Литейный мост. Внезапно Патлатый дико заорал, свалился со скамьи, стал корчиться на полу, а потом затих. Кто-то из пассажиров посоветовал вынести мальчика на свежий воздух. Сопровождающие наши растерялись. На остановке они вывели нас из вагона. Трамвай ушел дальше, а мы остались в окружении нескольких любопытных. Силька стоял, пошатываясь, и безжизненным голосом просил воды. Старший из служителей стал уговаривать его потерпеть: сейчас приедем на место, там, мол, напьешься.

Улучив момент, Силька подмигнул мне, и мы бросились бежать в разные стороны. Уговор был встретиться потом на Стрелке.

— Держи! — раздалось сзади. — Держи!

За спиной я услышал тяжелый топот, вильнул в переулок, но рука сопровождающего уже схватила меня за шиворот, я споткнулся и шлепнулся на сырой тротуар.

Сильки Патлатого и след простыл.

— Вот тебе и дефективные, — вытирая потный лоб, проговорил поймавший меня служитель. — Хитрее умных оказались.

Остальной путь мы проделали без приключений, только уж меня двое держали за руки.

Детдом на Фонтанке оказался серым трехэтажным зданием с большими окнами, выходившими на речку. Парадный вход с улицы был закрыт. Мы подошли к глухой калитке в высоких железных воротах. Через глазон нас осмотрел сторож. Переговорив с «конвоирами открыл засов, прочитал сопроводительные бумаги и спросил:

— А четвертый где? Здесь указано четверо.

— Сбежал. А вот этого перехватили.

— Ишь, зайцы! — покачал головой сторож. Он осмотрел меня. — Тебя у нас быстро обломают. Вздумаешь еще прыснуть — проучат по тому месту, откуда ноги растут, да так, что три дня на табуретку не присядешь.

Сказано это было весомо и с такой верой в воспитательную силу «метода», что сотрудники института переглянулись.

Сторож вызвал дежурного воспитателя, и нас повели по длинным и темным коридорам здания.

Мне указали кровать в огромной грязной спальне. Парень, одетый в жилет поверх красной рубахи, сказал мне, что в дефективном детдоме живут одни мальчишки, и всего нас тут «лбов пятьсот».

— До остального допрешь своим горбом.

Понимать что к чему я стал в этот же день за ужином. Столовая, куда нас привели, находилась в полуподвале, тускло освещенном небольшими окошками, лишь верхней своей половиной подымавшимися над землей. Здесь в несколько рядов вытянулись длинные столы из струганых досок и возле них скамьи. Места ребята брали с бою. Меня чуть не сбили с ног.

Наконец, я уселся. Дежурный по кухне кинул мне в миску поджаренный кусок рыбы и поварешку пшенной каши. Я тотчас откусил хлеб и принялся за еду. И тут кто-то сзади, хлопнув меня по плечу, радостно окликнул:

— Васька?

Я непроизвольно оглянулся. Все сосредоточенно ели, никто на меня не смотрел. Я повернулся назад к своей тарелке. Она была пуста: ни рыбы и ни пшенной каши в ней не оказалось. Исчезла и пайка хлеба, от которой я успел откусить всего один раз.

— Что ищешь, пацан? — насмешливо спросил меня сосед. — Ужин? Так он сейчас только улетел вон в ту форточку.

Спорить было бесполезно, засмеют: это я понимал. И, проглотив слюни, я вылез из-за стола.

Наука пошла мне на пользу. Уже на следующий день за завтраком я держал миску с едой обеими руками и отнять ее у меня можно было только силой.

Долго ли придется пробыть на Фонтанке? Увижусь ли с братом? Эти мысли мучили, и я в тоскливом безделье слонялся по длинным коридорам здания.

Ко мне подошли трое ребят. Старший, красивый блондин в кепке козырьком назад, затянувшись папироской, протянул ее своему толстогубому товарищу с болячками на подбородке и спросил меня: