Иван Бауков - Юность моего друга

В вагоне была такая духота, что с Андрея пот полился ручьями. Втиснутый волной пассажиров сразу же в середину вагона, он стоял и подозрительно смотрел на каждого человека. «В вагоне держи ухо востро», — вспомнил он напутственные слова Ярьпонимаете и еще крепче вцепился в отцовский зеленый сундучок, служивший чемоданом. Народ ехал куда-то целыми семьями. Андрею казалось, что все эти люди не захотели работать в колхозе и, бросив все, едут в город искать свое счастье. Вглядываясь в полунищую толпу пассажиров, он со щемящей болью в сердце вспоминал родную уютную избу с огромной русской печкой, которая всегда дышала вкусными щами или сдобными пирогами. «Как же я все это бросил!» И лица братьев, сестер, матери, отца становились ласковее и дороже. А все люди, что сейчас толпились вокруг него, казались холодными и бездушными. Глядя на пассажиров, он не верил ни их холщовым рубахам, ни заплатанным полушубкам. Ему казалось, что большинство из едущих — люди, подлежащие раскулачиванию. Его только успокаивала одна мысль, что он, Андрей, ничего общего с ними не имеет. Его отца ведь не раскулачили, и у Андрея все документы в порядке. И в город-то он едет не потому, что ему не захотелось работать в колхозе, а потому, что ему, молодому парню, захотелось расправить крылья. У него был тот юношеский возраст, когда жизнь в родном доме, в родном селе кажется скучной и неинтересной, когда человеку кажется, что он может в жизни достичь всего, если вырвется на простор. Таким простором ему казался город. Но, попав в вагон, он невольно подумал, что его могут причислить вот к этим людям, которые ищут не простора, а убежища, и ему стало холодно.

Толкаясь и ругая друг друга, пассажиры уселись. Андрей отыскал под самой крышей вагона свободную полку, положил туда свой сундучок и кое-как втиснулся сам.

Мерное постукивание вагонных колес расслабляло тело, хотелось забыться и уснуть, но мысли не давали покоя. Чтобы не бояться будущего, он думал только хорошее про город. Он будущее рисовал себе без каких-либо неполадок. В чем дело? Он, Андрей, считается хорошим кузнецом, он умеет работать, а рабочему человеку, как говорили уполномоченные, везде дорога открыта. И отцу дома будет легче.

Думая о городе, он вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернулся и увидел прямо против себя русоголового паренька. Паренек лежал на такой же высокой полке и дружелюбно смотрел на него. Засаленный пиджачишко он подстелил под себя, а под голову — аккуратно сложенную выгоревшую на солнце буденовку.

Когда взгляды юношей встретились, паренек улыбнулся и сказал:

— Ты шубу-то сними и подстели под себя, будет лучше. Будь как дома! Далеко едешь-то?

— Да нет, — соврал Андрей: кто его знает, какой он, паренек-то, стоит ли сразу ему правду говорить!

В ответ паренек понимающе улыбнулся и продолжал:

— Меня зовут Леня Пархоменко. Я еду аж на самый Днепрострой. Слыхал? Буду строителем. Мирово!

Услышав о Днепрострое, Андрей сразу же посмотрел на паренька дружески: Андрей ведь и сам ехал в те края.

Он знал, что там, где-то около Запорожья, и находится Днепрострой. А работать на такой великой стройке Андрею казалось очень интересным.

— Я тоже туда еду, — ответил Андрей Лене.

— Честное слово?! Вот мирово! Давай дружить?

Позже, когда в вагоне почти все пассажиры уже спали, Леня и Андрей, чтобы удобнее было разговаривать, свесив ноги, уселись на полках.

— Меня мать не пускала, — сказал Леня. — Говорит, живи дома, помогай мне. А что мне дома делать? Одна фабрика на весь город. А я не хочу ткачом быть. Я хочу быть строителем. Я ей отсюда больше помогу.

— А дом-то у вас большой? — спросил Леню Андрей.

— Ага! Двухэтажный!

— И весь ваш? — удивился Андрей.

— Не, не весь. Мы только одну комнату занимаем. И то нам дали как семье героя гражданской войны.

— А разве дом не ваш собственный?..

— Как бы у нас был собственный дом, — мечтательно протянул Леня. — Я бы никуда в жизни не уехал. А у вас свой дом?

— У нас и дом есть, и кузница, и сад хороший. — Андрей не без гордости стал перечислять все свое хозяйство. Леня слушал с широко раскрытыми глазами.

Выслушав Андрея, он сказал:

— Зачем же ты из дому едешь, когда у вас так мирово в дому?! Я бы на твоем месте учился бы и учился, пока инженером не стал.

Андрей объяснил новому товарищу, что для того, чтобы учиться, надо жить в районе, надо много денег, а денег у них никогда не хватает, потому что семья большая. Тут же Андрей похвалился тем, что он умеет самостоятельно работать в кузнице. И в город едет, чтобы работать на заводе кузнецом.

— Тебе хорошо будет в городе, — согласился Леня. — А я и семилетку не кончил и специальности никакой не получил. Ну, ничего, — заключил он, — на Днепрострое поступлю на курсы. Там, говорят, это пара пустяков.

Утром, когда Андрей проснулся, Леня уже сбегал на станцию и купил белую булку. Булку Леня разломил пополам и одну половинку дал Андрею.

У Андрея в сундучке было и сало, и воложные пышки. Но ему было неудобно как-то сознаться в том, что он, Андрей, оказался нехорошим товарищем и первым не предложил Лене свою закуску. Из затруднения вывел его сам Леня.

— Чего же ты не завтракаешь? — спросил он, указывая на булку, которую Андрей продолжал держать в руках.

— Да я… — Андрей замялся. — У меня, знаешь, сало есть. — Говоря это, он полез в сундучок и достал свои домашние запасы.

К счастью Андрея, Леня не заметил его смущения и начал уплетать Андреево сало с такой же бесцеремонностью, с какой съел и свою булку.

Где-то за Харьковым Андрея удивила внезапно наступившая в вагоне тишина. Пассажиры на станциях входили и выходили из вагона так же, как и прежде, и было их не меньше, но вошедшие большей частью разговаривали между собой длинными тихими словами и молча отыскивали себе место.

А за окнами развернулась такая безбрежная равнина, что хотелось громко-громко закричать или засвистеть, чем-то заполнить ее молчаливые просторы.

Это была Украина.

Прежде Андрей не представлял себе равнины без синеющих на горизонте зубчатых холмов леса, без широких кустов ракиты по краям круглых, как сковорода, болот, без одинокой вековой березы у большака.

Здесь, на Украине, уже не подбегали к самому железнодорожному полотну тонконогие осины, не кружились веселым хороводом березовые рощи. Нет! За окнами медленно, как бы нехотя показывая свое величие, разворачивалась бескрайняя степь.

Села в степи были редки. Маленькие глиняные хатки удивляли непомерно высокими соломенными крышами. В селах, у пруда, торчали высокие и тонкие, как шесты, тополя. А вокруг хат белыми клубящимися облаками цвели вишни.