Дмитрий Ищенко - В поисках мальчишеского бога

Подарков было видимо-невидимо. Геологи подарили специальный молоток, чтобы отсекать от камня кусочки породы. Мишка принёс набор походника: фонарик, спички, нож, чашку. Браконьер — классный спиннинг и блёсны. Морпехи — сапёрную лопатку: чтобы в любой ситуации можно было окопаться, шутили они.

Мы вышли на берег океана и прямо там пожарили у кого что было: мясо, сосиски, хлеб. И все вместе ели, вдыхая запах углей и еды вперемешку с ароматами океана и северного ветра. Потом слово взял Борис. Он прочитал стихотворение, написанное специально для меня. Вот несколько строк:

Я не всё понял, что он имел в виду, но в общем мне понравилось. Борис пообещал ещё и подобрать к ним музыку.

А на следующий день мы с отцом опять пошли на рыбалку. С учётом прошлых ошибок ловили на поддёв. Выяснилось, что этот проверенный способ лучше других подходит для нас. Море было спокойным, несмотря на август, и мы могли сосредоточиться на рыбалке, а не на борьбе с течением.

Лодка аккуратно покачивалась на волнах. Посередине днища отец поставил банку с кусочками селёдки — для наживки. Я пытался достать кусок, чтобы надеть на крючок, но он выскальзывал из рук, будто живой.

— Ты берёшь, словно боишься испачкаться… — сказал отец. — Так точно ничего не получится.

И он бережно, стараясь не раскачивать лодку, забросил леску с грузилом, выше которого были навешаны крючки. Мерными движениями он дергал её, понемногу подтягивая к себе.

— Здесь самое главное — правильно поймать движение, почувствовать его. И тогда всё сложится.

— Откуда ты знаешь? — спросил я. — Ты же никогда не ходил на рыбалку.

— Однажды в детстве был. Даже одну плотвичку поймал. Потом, правда, отпустил: с одной-то что делать?

Вскоре отец вытащил первую треску. За ней — ещё одну.

Не сразу и не так красиво, но я тоже закинул леску. На этот раз удача мне улыбнулась. Минут через пять я почувствовал натяжение и увидел треску, которая двигалась в такт моим рывкам.

— Кажется, поймал! — восхищённо прошипел я, словно боясь, что от моего голоса рыба соскочит с крючка.

Это была моя первая в жизни рыба.

— Ну, значит, в ближайшие дни у нас точно будут не макароны, — тоже шёпотом ответил отец, помогая тянуть сильную, изо всех сил сопротивлявшуюся рыбу.

Сразу же после возвращения на берег отец развёл костёр, повесил над ним котелок. Потом почистил рыбу и положил в кипящую воду. Я в это время чистил картошку, морковь, лук. Часть картошки положили в золу. Через час уха была готова. К тому времени от запахов еды, моря, тундры и дыма почти кружилась голова. Отец достал из рюкзака железные миски, ложки и чёрный хлеб. Ещё у него была поварёшка, которой он разливал уху.

Мы ели молча и сосредоточенно. Каждый из нас взял по две тарелки добавки. Оставшуюся уху мы перелили в термос с широким горлом и принесли домой.

Ближе к концу нашего пребывания на Рыбачьем у отца появилось больше свободного времени. Несколько раз мы просто отправлялись побродить по сопкам.

Пройдя по морошковым полям, мы вышли на возвышенность. Из-за холодного лета морошка подоспела поздно и долго стояла крепкой, твёрдой, словно даже не собиралась наливаться влагой. Красивая ягода. На неё даже просто смотреть — и то вкусно.

На солнце было тепло, и мы легли на сухую подстилку из ягеля.

— А ты не верил, что здесь хорошо… — откидываясь назад, произнёс отец.

— Был неправ, — миролюбиво согласился я и, чтобы защититься от солнца, положил руку на лоб и чуть повернул голову.

Прямо перед глазами оказались белые цветочки. Они легко уворачивались от ветра, который ничего не мог с ними поделать. Слишком маленькими они были для него.

— А ещё тут где-то яблоня есть… — сказал отец.

— Да ну! — не поверил я.

— Есть-есть, точно помню. Мне ещё отец показывал, когда мы сюда приезжали.

— Хм, так вы с ним тоже сюда приезжали? А ты не говорил…

Отец как-то неопределённо помолчал.

— Да? — он словно сам удивился. — Забыл чего-то…

По его голосу я понял, что он улыбается. Лежит и улыбается. Ну, и я тоже лежал посреди тундры, прикрыв глаза, и улыбался.

— А ты ещё полярную сову не видел… — неожиданно произнёс отец.

— Не, не видел, — подтвердил я.

— Красивая — очень! Белоснежная с серыми пёрышками. А голова на 270 градусов вертится. Представляешь, какой обзор! Любой позавидует. Она тут хозяин воздуха. Её даже волки и песцы боятся: ради своего гнезда она такую трёпку кому угодно устроит — только держись!

И мы, кажется, задремали — ненадолго, минут, может, на десять. Лежали и грелись в лучах солнца, наслаждаясь мягкими, покрытыми мхом сопками, дышали нежным свежим северным ветром, в котором растворялись ароматы ранимого счастья, бескрайней тундры и вечной спокойной силы.

— Ну ладно, айда домой! — сказал отец.

А яблоню я увидел в следующий раз, когда мы поехали на другой залив — тот, что на юге полуострова. Она стояла вся в белых цветах, будто и не в Арктике вовсе. Конечно, невысокая, но это неважно.

— Может, кто-то огрызок выкинул, вот оно и проросло, — предположил я.

— Нет, тут так не бывает, чтобы само собой, — возразил Борис, который вместе с нами поехал проверить какие-то свои антенны. — Только если человек посадит, будет ухаживать, охранять и беречь. По-другому не получается…

— Интересно, кто её посадил? — спросил я.

— Теперь этого и не узнать никогда, — он помолчал. — Человека нет, а его дерево растёт.

В августе быстротечное лето устремилось к осени. По ночам уже бывали заморозки. А на Рыбачий зачастили «новые технологии». Так местные называли туристов на джипах, приезжавших чуть ли не каждый день.

— Кто сегодня? — без особого интереса спрашивали у того, кто первым заметил гостей. — Немцы или японцы?

— И те и другие… — это означало немецкие или японские машины.

Приезжали по-быстрому, лишь бы отметиться на фотографиях и потом двигаться дальше. Иногда просили помочь: подсказать, куда и как добраться, или что-нибудь подремонтировать. Даже у них на здешних дорогах летели сцепления и мосты.