Дмитрий Ищенко - В поисках мальчишеского бога

После убежавших корабельных крыс я перестал бояться темноты. И темнота, поняв, что так просто меня уже не взять, расступалась с каждым метром, остававшимся за спиной.

Вот каюты, где когда-то жили члены команды. Вот трап в затопленное машинное отделение. Там точно делать нечего. Вот кают-кампания, в которой собирался весь экипаж.

Наверное, в каждом из этих помещений можно было найти что-то важное. Но я шёл дальше. Я поворачивал по коридорам так, словно хорошо знал, куда они ведут. Миновал камбуз, зашёл в рубку к радисту, где на столе по-прежнему лежал радиоключ. «Та-ти-ти-ти» — отбил я букву «Б». «Ба-ки те-кут». И, наконец, поднялся по трапу наверх, на капитанский мостик.

Сразу стало светло. Дневной свет проникал сквозь корабельные окна. К тому же, пока я блуждал в темноте, над землёй взошло солнце. И теперь светило мне, словно радуясь моему появлению. А уж моей-то радости и вовсе не было предела. Страх чёрного коридора отступил.

Я огляделся, перевёл дыхание, подошёл к иллюминатору. За ним виднелись море, берег, солнце. Я был там, где и должен быть, — между. В точке соприкосновения всех стихий.

Я улыбнулся. Присел на заваленный капитанский мостик. Потом слез. Всё-таки неправильно сидеть на чужом месте. Тем более капитанском, пусть даже оставленном, даже без штурвала, вместо которого в полу зияла дыра. Пусть так, но чужое место занимать не стоит. У каждого оно своё. И штурвал у каждого должен быть свой.

Я выбрался на берег с облегчением. Я чувствовал, что сумел преодолеть страх пред чёрным чревом судна, прошёл испытание, смог найти общий язык с кораблём. Хотя это было непросто.

Чтобы стряхнуть с себя то, что пережил, я подошёл к морю вплотную. Опустил руки в набегавшие волны. Прилив продолжал прибывать. Но даже это не было главным. Благодаря вышедшему из-за серых туч солнцу то, что ещё сегодня утром казалось грозным, суровым и даже страшным, сейчас выглядело величественным и красивым. Мой почти оживший корабль стал похож на монумент чему-то возвышенному и очень важному. Даже не знаю чему. Например, стремлению жить в любой ситуации. Бороться до последнего. И всегда идти вперёд. Как это получилось у меня сегодня.

— Никогда не бросай корабли! Они этого не заслужили… — сказал Борис, когда я зашёл к нему в рубку рассказать о своей вылазке. И, помолчав, добавил, слегка улыбнувшись: — Только когда уж совсем невмоготу, можно. Но это, к счастью, бывает нечасто.

Я сидел за столом и думал о том, что увидел. А потом неожиданно спросил:

— А какое сегодня число?

Борис задумался на мгновение, посмотрел в окно с мутными стёклами, потом — в отрытую дверь, через которую было видно, как мир наполняется лёгким солнечным светом, и твёрдо ответил:

— Сегодня — день летнего солнцестояния.

Иногда я ездил вместе с отцом. Мы забирались в гэтээску и отправлялись в путь. У отца была карта, на которой он ставил отметки о проверенных точках. Фотографировал полуразрушенные дома, котельные, бетонные блиндажи и всякие непонятные сооружения.

Постепенно разруха перестала царапать взгляд, вызывать отвращение. Я научился относиться к ней как к данности, изменить которую не мог. Она стала частью привычного мира; тем более природа всё равно побеждала, вбирая в себя человеческие следы, какими бы ужасными они ни были. У природы хватало сил безмолвно простить человека и продолжать жить. Стоило сделать шаг в сторону, и за разрушенными домами с выбитыми окнами и вырванными дверными косяками снова начиналась тундра — спокойная, бескрайняя и мудрая. Она была сильнее человека, который пришёл сюда, не ведая, что творит. А теперь не очень-то понимал, что делать дальше. По крайней мере, так говорил отец, возвращаясь из своих поездок.

Иногда приезжали военные. Вместе с отцом они проверяли свои объекты. Как-то раз я напросился с ними.

На своём БТР они ехали быстрее и рискованнее, чем мы на тихоходной гражданской гэтээске. Офицер-морпех и солдаты сидели на броне и очень здорово смотрелись в своих заломленных набок чёрных беретах и с автоматами в руках.

Неожиданно они начали что-то кричать. Машина остановилась. Офицер встал на броню в полный рост и рывком поднял автомат. Я попытался понять, куда он целится, но солнце слепило глаза, а сопки были в тени.

Раздался сухой оружейный треск. В руках морпеха автомат бил громко и сильно. Наконец-то я смог разглядеть, куда он целился: метрах в трёхстах от нас бежал олень, не ожидавший встретить человека.

В несколько очередей офицер положил животное. Он опять что-то крикнул, и БТР, изменив направление движения, рванул к убитому беглецу.

Когда мы подъехали ближе, солдаты быстро спрыгнули вниз. У оленя были открыты глаза. Быстрыми движениями люди отсекли животному голову, сняли шкуру и разрубили тело на несколько частей. В каждой из них ещё оставалось тепло жизни. Брошенное рядом сердце сокращалось в последних движениях.

На то, чтобы разделаться с оленем, ушло не больше пяти минут. Только что он был жив, а сейчас от него осталось лишь мясо и выброшенные внутренности. Жизнь и смерть отделяла очень тонкая грань.

Уже после того как мы вновь сели в БТР и продолжили путь, я подумал, что сейчас мир был бы немного другим, если бы олень не показался из-за сопки и не попался на глаза солдатам. Или если бы убежал. Или если бы офицер не начал стрелять.

Обычно мы с отцом ели дома. Иногда заходили на камбуз к геологам. Но это бывало редко. А так ассортимент в нашем холодильнике не самый богатый. В основном продукты для длительного хранения. Их завозили на точку один-два раза в год, так что привередничать не приходилось. Каждое свежее яблоко ценилось здесь на вес золота.

— Пап, у нас ничего, кроме макарон, нет? — спросил я.

Отец задумчиво смотрел на меня и, дурачась, опускал и поднимал то одну бровь, то другую.

— Согласен, макароны надоели… Может, на рыбалку пойдём, а?

Я-то, конечно, не против. Но, по-моему, из нас двоих ловить рыбу не умел никто.

— Вот и научимся, — оптимистично заявил папа. — Сам знаешь, не боги горшки обжигают.

У местных мы взяли лодку — старую, вёсельную, с облезлыми бортами и скрипящими уключинами. Геологи поделились с нами спиннингами.

— Не потерять бы их в море… — сказал отец.

Рыбачить решили в ближайшей бухте, недалеко от берега, чтобы не вынесло в открытое море. Я первым забрался в лодку, следом отец. Он оттолкнулся от песчаного берега и взялся за вёсла.

Лодка заскользила по плавным изгибам волн, днище заходило под ногами, и я стал похож на неваляшку, которая должна качаться, чтобы сохранить равновесие. Это были какие-то другие отношения с реальностью. И всего-то несколько метров отошли от берега, а уже всё иначе.