Валентина Путилина - Журавка. Радугань

— Еще пальцы откусит! — засмеялся Алеша и отпустил кончик травинки. Кузнечик доел, отпрыгнул в сторонку и весело застрекотал.

— Он рассказывает своим приятелям про нас с тобой: «Ну и великанов я сейчас встретил, — говорит. — Состязался с ними и победил! Вот я какой сильный!» — изображал Алеша кузнечика.

Ярошка засмеялся. Он сразу представил себе, как рассказывает кузнечик о своей победе. И стрекочет еще сильнее от радости.

Пришел дед Ведун, он только что управился со своими делами.

— Дедушка, вам тут не страшно жить? Вы один тут живете? — спросил Ярошка.

— Если бы один! Тут кругом живое: звери, птицы, да пес во дворе добрый, пчелы в саду. А поднимусь выше или спущусь к поселку, и там жизнь — деревья растут, дышат. А цветов — каких тут только нет!

— Каких нет цветов, дедушка? — переспросил Ярошка, сощурившись хитро.

— А ты шутник, — улыбнулся дед Ведун. — Тут разве только из жарких стран цветов нет да из пустынь. Если же про птиц говорить, тут разве нет журавля. Он дальше летит, от нас. Я даже и не упомню, когда в последний раз видел его. В молодости, тому семьдесят, наверное, а может, пятьдесят лет. Давно это было. А все мечтаю повидать эту птицу.

— Ой, дедушка! — воскликнул радостно Ярошка. — Есть у нас дома журавль Кирюха. Он ручной и добрый. Приходите к нам посмотреть. Приходите, дедушка!

— Приду, — пообещал дед Ведун. — Вот управлюсь с делами.

За разговорами и не заметили, как все изменилось в природе. Синее небо уже не было синим. Плывут-бегут по небу тучи, то все вместе, мирно, а то вдруг, осердясь, толкнут друг друга и рассыплются в разные стороны. Правильно предсказывал дед Ведун: быть дождю. И как он только догадался?

— У меня свой календарь, — смеется дед Ведун, — и спин-календарь — спина у меня к непогоде болит; и свин-календарь — свинья тоже чует непогоду. И то, как птица к гнезду летит или пчела к улью, и как солнце заходит или восходит — все мне календарь. Пауки прячутся, бросают пряжу, муравьи бегут к муравейникам — и это календарь: жди непогоды. Ее чувствуют и пчелы и муравьи. Им нужно ее чувствовать. Не то пропадут, застань их дождь в открытом месте. Э! — сказал дед Ведун. — Природа, она на все свой характер имеет. Свои у нее приметы. Вот цветы взять: ни с того ни с сего вдруг цветок головку закрутит. К дождю, стало быть. Про цветы еще мне известно: они перед дождем сильно пахнут. И птицы гомонят перед дождем не так, как в обычный день. Там у них, в природе, все с разумом, с догадкой.

Дед Ведун говорил об этом с гордостью. Он ведь всю жизнь с природой в ладах живет и любит ее.

— Надо записать мне ваши приметы, дедушка, — сказал Алеша.

— Они не мои, их еще раньше меня знали старые люди. И мне рассказали. А кое-что и я сам приметил. Насмотришься за всю жизнь — оно и без книг читать научишься в лесу и в горах.

— Понял! — хлопнул себя Алеша. — Теперь понял, отчего муравьи персик тогда не стали есть, они к муравейникам бежали от дождя.

— Я тоже знаю примету, — похвалился Ярошка. — Бабушка Анисья говорила, что если на речке белая кувшинка закрывается, то пойдет дождик.

— На каждом месте своя примета, — сказал дед Ведун. — Про кувшинки я не знал.

Пчелы залетели в улей. Все видимые и невидимые приметы предсказали грозу. И она началась.

Ярко блеснула молния. Сначала все ослепли от света, потом оглохли от грохота. Показалось, что рассыпалась скала, к которой прилепилась изба деда Ведуна, и камни с грохотом посыпались вниз. Стало тоскливо от такого грохота.

— Как бы молния в дом не попала, — сказал Ярошка, когда все вбежали в дом. — Тут у вас, дедушка, небо близко, — сокрушался он. — Страшно тут в грозу.

— В такую грозу радугань-цвет расцветает, — сказал неожиданно дед Ведун. И помолчал, ждет, чтобы стали расспрашивать его о цветке.

— Я много знаю цветов, читал про них книги и сам находил в горах и лесах. Но про цветок с таким названием никогда не слышал, — сказал Алеша.

— Потому и не слышал, что даже самый ученый человек не все знает. Редко кому доводилось видеть этот цветок. А цветет он только в нашем краю, в горах. И нигде больше. Говорят, когда-то жила здесь Радуга-Красавица. Бывало, сумрачно на небе, на море еще сумрачней, а наш берег сияет, переливается огнями разноцветными. «Откуда красота такая?» — удивлялись всякий раз моряки, проплывая на своих судах. И решили однажды пристать к берегу, посмотреть, что это такое. Пристали. Вышли на берег, а там все померкло. Красавица-радуга в горах укрылась от глаза людского. И только цветок один на память людям оставила. Кому доведется увидеть цветок, счастлив тот будет редким счастьем. Поймет он голоса птиц и зверей, всю природу со всеми тайнами ее поймет.

Говорят, на первых порах кое-кто находил радугань-цвет. Я знал человека, кому довелось увидеть его, потому что тот человек умел распознавать все тайное в природе. Сам я всю жизнь ищу радугань-цвет. И не перестану искать, потому что хочется мне понять голос птицы и зверя.

— Теперь я знаю, почему наш поселок Радуганью назвали. Потому, что здесь радугань-цвет расцветает. Правда? — спросил Алеша.

— Может, и так, — согласился дед Ведун.

Гроза не утихала. Ярошка сидел съежившись, он боялся грозы. Дед Ведун сочувственно посмотрел на него и начал новый рассказ.

— Вот в такую грозу постучалась раз ко мне в избу девочка. В войну это было. Радугань тогда немцы захватили. Сюда они почему-то не добрались. И вот ночью началась гроза. Столько я этих гроз в жизни повидал, а такую грозную ночь впервой мне было видеть. Затаился я в избе, свет погасил, тут и без света все видно. Вдруг сильный стук в дверь. Сверкнула молния, и на пороге появилась девочка — докторши радуганской дочка. Косы длинные, до пят. Глаза большие, зеленым светом светятся. И нет в них страха. Сказала шепотом:

«Мама лекарство велела передать. Срочно велела. А еще показала она мне, как надо укол сделать. Я шприц несу. Ей самой сейчас не пробраться. А я пробралась, тропку знаю».

Надо сказать, что в те времена в дольмене укрывались от немцев раненые партизаны. Им-то и несла моя ночная гостья лекарство. Повел я ее в горы. Мне страшно, а она ничего, только торопит:

«Скорей, скорей, дедушка, мама велела скорей: без укола умрет раненый».

В дольмене ее ждали раненые. Она часто носила лекарства и еду. Партизаны прозвали ее Даренкой. Оттого что являлась она, как из сказки доброй, с дарами. Радость дарила и здоровье.

— Так это же о маме моей, — заволновался Ярошка. — Ее так папа называл и бабушка Анисья. Другие тоже называли ее Даренкой. А я не знал почему. Это мама моя, — повторял, волнуясь, Ярошка.