Валентина Путилина - Журавка. Радугань

«Рру-мяу», — снова произнес Мацуп у двери, ожидая, когда пригласят его в комнату. Но в ответ он услышал сердитое:

— Не до тебя тут, Мацуп. У меня стихи не получаются, а ты мешаешь. Уходи.

И Мацуп обиделся. Так с ним еще никогда не разговаривали. Его все любили за его характер и за то, что был он красивый. Пушистый, дымчатый, с синими глазами. «Какой неправдоподобный кот, — говорили все. — Подумайте, у него синие глаза!» Что же тут удивительного? У Даренки зеленые глаза, а Мацуп не удивляется.

Все непривычное кажется странным и удивительным. Всех удивляло имя Мацуп.

— Бывает кот Дымок, или Пушок, или Васька, а тут Мацуп! Иностранец он, что ли? Кто назвал его так? — допытывались люди.

Назвали, и все. А пока разбирались, бывают ли у кошек такие имена или не бывают, Мацуп привык к своему имени, и все привыкли.

Он и по характеру не был ни на кого похож. Ему, например, нравилось ходить с людьми к морю. Сядет у воды — добычу высматривает. Долго сидит и вдруг бултых в воду — может, рыба проплыла? Потом лапки на берегу старательно отряхивает. Не любит, когда они мокрые.

— Странный Мацуп, — говорили соседи, — удивительно смотреть, как он к морю идет.

Кому что удивительно. То, что людям кажется необыкновенным, Мацупке или Кирюхе не кажется так. А обыкновенное кажется им необыкновенным. Или вот банан. Посмотришь на него — настоящее дерево. Листья широкие, огромные, ствол толстый, и все равно ученые называют это огромное растение травой. Необыкновенное явление: банан и вдруг — трава! Но сам банан знает, что он трава, и считает себя травой. Так же как считает себя травой обыкновенный клевер. Важно, с точки зрения кого смотреть. Муравью и клевер кажется деревом.

Так рассуждал Алеша после ухода Мацупа. Он любил рассуждать, или, как еще говорят, философствовать и писать потом философские стихи. Сейчас ему захотелось написать стихи об удивительном и обыкновенном, которое встречается все время. Но почему-то не находилась нужная рифма, чтобы складно было. Он засмотрелся в открытую дверь, будто оттуда может появиться рифма. Вместо рифмы снова появился Мацуп.

«Рру-мяу! — тревожно произнес он. — Мне страшно. Там кто-то есть. Слышишь? Ррру-мяу!» Алеша пошел за Мацупом. «Вдруг, — подумал он, — змея заползла или зверь какой запрятался? Ведь кругом лес и горы. Лучше уж проверить».

Он осмотрел все в коридоре — ничего нет.

«Ррру-мяу! — возразил Мацуп, еще сильнее выгибая спину. — Я видел, поищи, пожалуйста!»

Но ничего не находилось, и Алеша понял, что Мацуп пошутил над ним. Он просто изображал страх и совсем не боялся. За это Алеша назвал его мистификатором.

Утром Мацуп проснулся, серьезно посмотрел на Алешу и сказал:

«Рру-мяу! Доброе утро. Как спалось?»

Утро было доброе, солнечное, и Мацуп ушел на улицу. Был он серьезным и степенным, каким привыкли его все видеть. Алеша подумал: «Никто даже не поверит, что Мацуп пошутил вечером надо мной». И никому не стал рассказывать про кота-мистификатора. Одному Ярошке рассказал — тот поверит.

— Никому не говори, — сказал Алеша, — но теперь я убедился: все звери немножко люди. Они способны и обижаться, и радоваться, как люди. И даже шутить. Мацуп умный, я понял давно. И Кирюха тоже умный. Иногда я слежу за Кирюхой — получается, как в немом кино. Он ходит, что-то делает, только сказать не может. Мне хочется всегда разгадать, о чем он думает. Давай-ка мы с тобой понаблюдаем за ним. Журавль — интересная птица. Мне хочется записать потом в свою книжку все про него и назвать эту запись «День Кирюхи».

И они стали наблюдать за Кирюхой.

С утра он отправился к речке Радужнице, забрался в воду, наловил мелкой рыбешки, поел и зашагал домой медленно, спокойно, очень уважая себя. Больше он никуда не уходил. Стоял у своего гнезда на одной ноге и видел журавлиные сны.

Рядом переговаривалась курица Чернушка со своим единственным цыпленком Горемычным. Остальных недавно унес ночью хорь. Бабушка Анисья не успела помочь Чернушке. Выбежала на ее крик и увидела, как она мечется по двору, а за ней семенят цыплята, не одиннадцать, а пять.

«Наверное, хорь побывал во дворе, — подумала тогда бабушка Анисья. — Надо спрятать цыплят в коридор».

Пока готовила им место в коридоре, хорь еще унес цыплят. Один только и остался!

— Ах ты, Горемычный! Дай я тебя спрячу, хоть ты один жив будешь.

Куда там! Чернушка так испугалась, что даже от бабушки Анисьи забилась под крыльцо и сидела под крыльцом, пока та не ушла.

В это время из-под садовой калитки выполз хорь — пришел за последним цыпленком, за Горемычным. Чернушка загородила Горемычного. А тому и страшно, и любопытство одолевает. Вытянул шейку, доглядеться хочет, что это за чудовище, которое пожирает цыплят. Хорь нацелился на него, но сразу отпрыгнул, потому что Чернушка яростно набросилась на него и закричала так страшно, что хорь испугался. До самой лазейки в калитке преследовала его Чернушка, защищая своего Горемычного. А он стоял на месте, еще испуганный, вытягивая сбою шейку, чтобы видеть зверя. Чернушка вернулась и спрятала Горемычного под крыло. Она и днем не отпускала его от себя, а к вечеру забрала его на насест. Не увидела бы этого бабушка Анисья, она бы и слушать не захотела, что цыпленок на насест поднялся. «Такого еще не бывало», — сказала бы она. Но, оказывается, и небывалое бывает. Привела Чернушка Горемычного к насесту, его внизу поставила, а сама стала подниматься по доске вверх, зовет цыпленка за собой. Несколько раз показывала она ему, как надо подниматься наверх. И он сообразил наконец, пошел за своей мамой. Там на насесте она и спрятала его под крыло.

— За мою память, — сказала после этого бабушка Анисья, — первый случай, чтоб цыпленок забрался на насест. А еще говорят, глупая птица — курица! Неверно это, оказывается.

Тихо, спокойно на дворе. Кирюха все еще дремал. И Алеша с Ярошкой решили, что сегодня ничего интересного о нем они не узнают. Так и ушли на море с чистой записной книжкой. Может быть, там встретится что интересное. И сразу же во дворе произошло событие. Нечаянно задремала Чернушка. Очень она утомилась оберегать своего Горемычного. Вдруг появилась кошка с чужого двора и стала медленно подбираться к цыпленку. И тут через весь двор перемахнул Кирюха и ударил кошку крепким клювом.

«Кирр-киррри! — закричал он. — Кирр-кирри!»

«Мяу!» — завопила кошка.

На шум выбежала бабушка Анисья.

— Ах ты, разбойница тощая, несытая! — закричала она вслед убегавшей кошке. — Последнего цыпленка вздумала украсть.

Тощая разбойница опрометью бежала со двора. Ей еще не доводилось видеть зверя страшней Кирюхи. Какой-то он весь длинный: ноги длинные, шея длинная и клюв крепкий, длинный. «Не надо мне вашего цыпленка, повкусней есть еда!» — думала в тот миг неудачливая охотница, утешая себя. И все бежала уже через чужие дворы, остановиться не могла. Так напугал ее Кирюха. В тот день его все хвалили.