Валентина Путилина - Журавка. Радугань

Потом Митя спел про Каховку и весело начал «Трех танкистов», но допеть не успел — вернулись Егорыч с Натальей.

— А мама? — бросился к ним Антоша. — Мама где? — допытывался он.

— Не нашли мы ее, Антоша. Целый день искали, — ответил Егорыч. А Наталья погладила по голове сникшего мальчика и попросила:

— Не плачь, Журавка. Ты потерпи. Она сама найдет тебя. Наверное, она уже ищет. Ты жди.

— Я буду ждать, — пообещал Антоша. — Пусть она только скорее меня ищет.

Он вдруг успокоился. Поверил, что мама ищет его и найдет обязательно. Надо только ее ждать, как велела Наталья.

Сотрясалась, грохотала земля. Может, это гроза осенняя, запоздалая? Или бой разгорается за Кудеяром?

Редкостной была эта гроза. Сливались раскаты грома и орудийные залпы. Захлестывали землю потоки дождя и крови.

Утихла к утру гроза небесная. Проглянуло солнце. А земная долго еще грохотала, пока не ушла куда-то за Доброводск. Егорыч не ложился в эту ночь. С тоской прислушивался он к разговору двух гроз, маялся в неизвестности: что за беда приключилась нынешней ночью?

А в полдень прибежала встревоженная Наталья.

— Беда, отец! Ой, беда какая!

Дрогнуло у Егорыча сердце.

— Немцы?

— Доброводск вчера взяли. Бабка Степанида только что из города вернулась. Говорит, приказы всюду висят. Расстрелом грозятся за все. С утра хватают, кто подозрительный. Что будет? Что только будет?! — Наталья заплакала.

— Помолчи, не терзай душу, — попросил Егорыч. Он с жалостью смотрел на худенькую дочь и не находил утешения. Нежданная для всех свалилась беда. Думали, не пройдет сюда немец, да вот прошел. Горе-то! Эх, горюшко!

— Уходить тебе надо, дочка. Ко мне перебирайся. Сюда не пройти немцу: заросли тут вон да болота. Дорогу надо чувствовать, чтоб ходить здесь.

Наталья подняла потемневшие глаза.

— Поживу пока в Кудеяре. Чуть что — придем к тебе с Митей укрываться… Ой, что же это такое! На своей земле прятаться надо!

— Не убивайся, Наталья, — успокаивал ее отец. — Недолго тут немцу быть. Во все века лезли к нам чужаки. Земля им наша нравится. Да только не охоча земля русская терпеть насилие. И с немцами справится, я тебе верно говорю. Не убивайся так. Смотри вот, Журавку напугала.

Наталья вытерла глаза, заговорила с Антошей.

— Глупая я, расплакалась. Ты не бойся, не пройдет сюда немец.

А Егорыч пошутил:

— Чего ему бояться? Глянь, армия у него какая. Один солдат — пехота, другой — кавалерия, а Журавка наш — командир над всеми. Верно я говорю?

Антоша понял шутку, улыбнулся в ответ и стал выдумывать новую игру: с немцем драться. Он поставил одного солдатика на крыльцо, другого — в зеленых ветках спрятал: там его в зеленой одежде никто не разглядит, выломал саблю и стал драться с немцем. Вот только кто это немец — Антоша не знал. Наверное, кто-то очень злой, если Наталья боится его и плачет. Сам Антоша уже не боялся. Он храбро наступал на немцев и скоро победил их всех, как побеждал раньше Бармалея и Змея-Горыныча.

Воет ветер, зимний, декабрьский. Тревожит холодными безрадостными песнями. Где сейчас наши? На каких фронтах воюют?

Отрезан от всего мира лесной поселок Кудеяр, забило к нему дороги. Оттого не добрался сюда немец. Не ведал, что есть где-то там жилье вдали от проезжих дорог.

Чуть приметными тропками пробиваются изредка кудеярцы в Доброводск. Слухи приносят то радостные, то беспокойные.

Непогожим вечером пришел к дочери Егорыч с Антошей. В избу набились соседи: услышать что-нибудь новое, сомнения свои развеять.

— Москву, говорят, взяли, — вздыхает горестно Натальина соседка. — Погибель теперь земле нашей. Без Москвы как же? Ой, лишеньки!

— Лихо лихое, — скорбно вторят ей женщины. Бабка Степанида прерывает тоскливые вздохи.

— Слышь-ка, сон мне привиделся. Змей. Агромадный. И вот бьется, бьется он, окаянный, к небушку. Застилает свет божий. Гляди — солнце заслонит. Тут и полосни его стрела огненная. Слетела враз голова у страшилища, и пал он с высоты! — торжественно закончила Степанида.

Замерли все, переглядываются. Сон надеждой светится. Натальина соседка растолковала его:

— Немцу проклятому, что в обличье змеином предстал, конец придет, полоснут его по голове стрелой огненной. — И свои новости торопится высказать: — Рассказ я слыхала. Говорят, два петуха сразились: красный и черный. Черный, известно, немец. Так красный, он того черного насмерть заклевал. Немца, значит.

Отводят женщины душу, сны вещие выдумывают, врагу погибель предрекают. Выждал Егорыч, пока выговорились самые говорливые, достал из кармана свернутый листок.

— Ну-ка, Митрий, читай, что тут.

Наталья догадалась: листовку принес отец. Выхватила из рук, сама стала читать.

Слушают все Наталью, лица расцветают радостно. Каждый тянется подержать в руках листовку. Не сны это, не выдумки диковинные, а правда сама. Вот тут, на кусочке смятой бумаги.

Жива Россия! Не сломил ее немец, не взял Москву. Борется земля родимая! И победит!

— Ну, будет вам, будет! Начитались вволю! — сказал Егорыч. — Для других надо сберечь. Пусть читают люди, радуются. — Он бережно свернул листовку и спрятал в потайной карман. Назавтра понесет он в другие села этот драгоценный листок. Первую весточку от своих. Пусть радуется народ.

Вторую весну встречал Антоша у старого лесника в сторожке. Жили они вдвоем. Наталья работала в Доброводской больнице. Митя ушел к партизанам. Там было много своих, из Кудеяра.

Часто Егорыч наведывался к Наталье в город. Возвращался засветло, чтоб не нарваться на немецкие посты. В июле, когда шел уже третий год войны, он взял с собой в город Антошу.

— Примечай дорогу, Журавка, примечай, — наказывал Егорыч, как только они вышли из дому. — Вон дуб почернелый. Молнией полоснуло, а сжечь — огня не хватило. От дуба того напрямки Кудеяр.

Дорогу к Кудеяру знал Антоша хорошо. Часто ходили они с Егорычем к Наталье, когда та жила в поселке.

Прошли знакомый поселок. Впереди забелелся Марицкий хутор, и снова учит Егорыч:

— Смотри востро, Журавка, примечай. Вон дорога проезжая. Она тебя прямо к Доброводску приведет, а безопасней низом, по-над Синезеркой идти.

Свернули к речке. Местные, с хутора Марицкого, протоптали в том месте стежку: так короче и безопасней. Не нарвешься на немца.

Поднялись на пригорок к Доброводску, и снова Егорыч о своем:

— Глянь-ка окрест с горки. Найдешь дорогу обратно в лес?

— Найду, может быть, — ответил Антоша и повторил, как надо идти. Говорил неуверенно, сбивался.