Илья Туричин - Андрейкин счёт

Валерка снова покраснел.

— Конечно… уметь надо.

— Вот именно — уметь, — сказал Ленин и достал из кармана арабский мячик. — Ваш?

— Наш! — обрадовался Валерка.

Владимир Ильич осмотрелся кругом, поднял с земли короткую круглую палочку.

— Коротковата немного, но попробуем. Ну-ка, подкиньте!

Ленин бросил Валерке мячик. Валерка попробовал поймать его, но упустил. От волнения, видно. «Эх, — думаю, — растяпа!»

А Ленин будто и не заметил.

— А ну-ка, ну-ка, попробуем.

Валерка поднял мяч. Ленин отвёл руку с палкой назад и немного вниз.

— А ну-ка, ну-ка…

Валерка подбросил мяч. Ленин сильно и ловко ударил его снизу. Мяч взлетел высоко в небо. Все кругом одобрительно засмеялись.

— Вот это свечечка! — сказал Валерка, задирая голову.

Мяч упал по ту сторону забора, к нам во двор.

— Ну вот, мяч на своей территории, — сказал Ленин, бросил на землю палку и вытер руки носовым платком. — А как же вы туда перекинетесь?

Валерка опять покраснел. В другое время он, пожалуй, и соврал бы что-нибудь. Но Ленину разве соврёшь? И Валерка рассказал, как мы пробрались в ворота и прятались за досками.

— А где же ваш товарищ? — спросил Владимир Ильич.

Тут я вылез из кустов.

Ленин посмотрел на меня и сказал что-то, что, мол, вроде не к чему прятаться в кусты. Но я… я плохо разобрал.

Потом он нас повёл к воротам и сказал охраннику, чтобы пропустил.

Прощаясь, Ленин подал нам руку и сказал:

— Ну, растите, друзья, и не прячьтесь. Никогда не прячьтесь, даже если что-нибудь и натворите. Прятаться — это последнее дело. Надо жить смело, открыто!

Мы с Валеркой вышли за ворота, как во сне.

Так Валерка стал самым известным у нас человеком.

Потом мы узнали, что на бывшем пустыре снимали новый кинофильм, и разговаривал с нами, конечно, не настоящий Ленин, а артист, который снимался в его роли.

Но это ничего не значит. Всё равно Ленин таким и был — весёлым, добрым человеком.

Женя Новиков с утра отправился с мамой в магазины покупать школьную форму. По этому случаю брюки его были отутюжены, ботинки сияли.

В магазине было шумно. Приветливая светловолосая продавщица прикинула к плечам Жени серую гимнастёрку. Гимнастёрка оказалась ему впору.

— Мамочка, я наде-ену, — протяжно попросил Женя.

— Да она же тебе как раз!

— Ну, ма-а-мочка… — тянул Женя.

— Пусть примерит, — вмешалась продавщица. — Такой покупатель требовательный пошёл! Да и понятно: школьную форму покупает!

Женя вошёл в кабинку и задёрнул за собой занавеску на звонких металлических кольцах. Как по мерке сшитая гимнастёрка очень понравилась Жене. Но ещё больше понравились ему фуражки. Они стояли столбиками на полках, весело поблёскивая лаковыми козырьками.

— У вас какой размер? — спросила продавщица.

— Не знаю, — ответил Женя.

— Кажется, пятьдесят второй, — сказала мама.

— Сейчас измерим.

Продавщица взяла с полки длинную клеёнчатую ленту с делениями и обвила ею Женину голову. Лента была холодной, и Женя поёжился.

— Пятьдесят четыре, — сказала продавщица. — Солидная голова.

Женя почувствовал уважение к собственной голове. Он долго примерял фуражки. Одна ему казалась слишком плоской, у другой на кончике козырька он обнаружил едва приметную трещинку, у третьей ещё что-то. Продавщица терпеливо ждала и улыбалась. Она понимала волнение Жени.

Наконец Женя выбрал и подошёл к большому зеркалу. Оттуда на него глянул школьник в ладной тёмно-серой гимнастёрке, подхваченной ремнём с блестящей пряжкой, в отутюженных брюках и великолепной фуражке с жёлтыми кантами и жёлтым блестящим значком. И голубые глаза у этого школьника необыкновенно сияли, и весь он был каким-то подтянутым и, пожалуй, солидным.

— Великолепный молодой человек! — весело сказала продавщица.

Ни гимнастёрки, ни фуражки снимать не хотелось.

— Мамочка, я так пойду, — попросил Женя шёпотом.

Мама засмеялась:

— Ладно. До дома. А там снимешь.

Они вышли из магазина и пошли по улице. Женя шёл с высоко поднятой головой. Все прохожие улыбались ему ласково. Два маленьких мальчика остановились, уступили Жене дорогу и долго смотрели ему вслед.

На лбу у Жени выступила испарина. Он сунул руку в карман брюк за носовым платком. Пальцы натолкнулись на что-то твёрдое.

«Рогатка!» — понял Женя и покраснел: до чего же неуместной была она сейчас! Жене показалось даже, что прохожие не улыбаются ему так ласково, как минуту назад, а подозрительно поглядывают на чуть оттопыривающийся карман его брюк.

Женя вспомнил, как вчера он хотел подстрелить из этой рогатки воробья, а попал в окно второго этажа, где жил старик Семилетов. Стекло разлетелось на мелкие осколки. Ребята разбежались. Старик Семилетов так и не узнал, кто виновник.

Женина ладонь, сжимавшая в кармане злополучную рогатку, стала горячей и влажной.

— Я сейчас, — сказал он маме и свернул в переулок. Там он быстро вытащил из кармана рогатку с отполированной от частого употребления ручкой, разорвал красную, звонко хлопнувшую резину и всё это без сожаления бросил в урну.

— Куда это ты вдруг рванулся? — спросила мать, когда Женя догнал её.

— Так… Мусор из кармана выбрасывал.

И они пошли дальше.

А на следующее утро все ребята во дворе видели, как Женя вышел из своей парадной, неся на вытянутых руках оконное стекло, и направился через двор. Женя был в новенькой форменной гимнастёрке и фуражке с блестящим значком.

Он поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открыл старик Семилетов.

— Товарищ Семилетов, — сказал Женя, — я у вас тут стекло разбил… Случайно…

Семилетов посмотрел на него с любопытством, чуть щуря выцветшие старческие глаза, пожевал губами. Потом, вдруг обратившись к Жене на «вы», сказал:

— Весьма похвально, молодой человек. Входите, пожалуйста. И я в ваши годы дорожил честью мундира!

Прямо против окон школы строился большой дом, и ребята каждое утро пересчитывали ряды кирпичей. Кладка росла не по дням, а по часам.

На ближней стене работали два каменщика. Ребята знали, что одного, маленького и увёртливого, зовут Василием Ивановичем, а другого, рослого и бородатого, — Иваном Васильевичем. Знали и о том, что каменщики соревнуются друг с другом. Каждый из них старается скорее закончить кладку своего участка стены.