Николай Попов - Абанер

— Какой Христов день? — удивилась хозяйка.

— Кто бражничает, у того и праздничек. Гурьян-то у тебя разговелся. А маломощному мужичку хватило бы на цигарку табачку. Закурим, Василиса Никитична?

— Ну тебя, Корнеич! Наговоришь с три короба!

Вошел лавочник Захар Минаевич, не спеша разделся, степенно расчесал бороду и сел в передний угол под божницу.

— Э, да тут Ильи Порфирьевича сын! Наше вам почтение! Значится, в папашку пошел? Мужиков уму-разуму учить!

Он одобрительно крякал, на все лады расхваливал бугринского учителя и Сережу.

— Моего сына дружок. Первеющий ученик, золотая голова! Вместе они, стало быть, науку двигают.

Захар Минаевич подсел к Сереже и тихо заговорил под ухо:

— Просьбишка у меня к тебе. Женьку моего по ученью подгони. По-соседски. Уж я за деньгами не постою, отблагодарю. Так, что ли?

Сережа брезгливо отодвинулся. Чтобы как-нибудь отделаться от разговора, он развязал папку с конспектом и не поверил глазам. Вместо доклада в папке лежала измазанная Валькина тетрадь по тригонометрии… Валька ночью перепутал тетради! Сереже показалось, он провалился в пропасть.

Точно в бреду, он перекладывал листочки. Собрание сорвать нельзя. Ни под каким видом. Сбегать в городок за докладом? Поздно. Дверь поминутно хлопала, вошедшие здоровались, рассаживались на лавках. Корнеич сыпал прибаутки, и возле порога не умолкал веселый смех.

«Если бы хоть план был! — терзался Сережа. — Тогда бы… А ведь еще можно составить план!»

В Валькиной тетради оставалось несколько чистых листков. Сережа вынул карандаш и стал делать наброски. «Не торопись, не торопись», — уговаривал он сам себя.

К счастью, народ собирался не быстро. Сережа успел не только составить план, но и переписать набело. Он немного успокоился и шепнул Элине:

— Материалов… некоторых у меня не хватает, так, может, дополнишь, чего не скажу.

Она понимающе кивнула головой и вынула из-под фуфайки тот самый номер «Огонька», из которого он вчера делал выписки. Сережа прибодрялся и выругал себя: «Не мог, разиня, проверить папку!..»

Пора было начинать, Сережа не очень уверенно открыл собрание и попросил выбрать председателя.

— А вот приезжий впереди сидит!

— Не нашенский он, не надо!

— Пущай! — враз заговорили мужики.

Лавочник был польщен.

— Как пожелаете, товарищи-гражданы, а мы с удовольствием. — И, не ожидая, когда его выберут, подвинулся к столу. — Вот, гражданы, значится, у нас полномоченные второй ступени. Сергей Ильич и барышня при ем, не знаю, как звать-величать. Значится, нам поучению сделают.

На Сережу смотрели десятки любопытных глаз, он поборол волнение и начал говорить об Октябре, стараясь, чтобы было ясно и просто, как его отец Илья Порфирьевич когда-то рассказывал крестьянам декреты о земле и мире. Он не смотрел в план, а глядел в прищуренные, внимательные глаза мужиков и женщин, видел, что его слушают. У него горели щеки, ему так хотелось рассказать получше о Ленине, о штурме Зимнего, о залпах «Авроры».

— Старается парень!

— Известно, вторая ступень! — тихо заговорили у печки.

И опять все смолкло. Из-за полога выставилась кудлатая голова хозяина. Сперва он, кажется, не понимал, что происходит у него в избе. Потом зачерпнул из кадки ковш воды, напился, пригладил космы и тоже стал слушать.

Когда Сережа кончил говорить и, взволнованный, красный как после бани, опустился на лавку, раздался разноголосый шум.

— Слыхали эти притчи!

— Царя спихнули, сами на его место сели, а нам какая польза?

— Царь мужиков обдирал, да и товарищи не милуют! Налог-то вона!

Сережа еще больше покраснел. Значит, он ни в чем не убедил крестьян. Вот как получилось нехорошо. Он хотел ответить, что царская подать и сельскохозяйственный налог — совсем не одно и то же, но Захар Минаевич застучал пальцем по столу.

— К порядку, гражданы! Еще барышня слово имеют.

Сереже показалось, что Элину слушают лучше. Ну, конечно!.. Он забыл сказать о самом главном! О 14-м съезде партии, об индустриализации и коллективизации! О съезде у него было написано подробно, но когда он составлял план наспех заново, то забыл. А Элина не забыла. Вот молодец! И волновалась она, кажется, меньше. А он, Сережа, еще не хотел брать ее с собой.

— Вот здесь говорили, какая разница — при царе подать, при Советской власти — налог. Куда шли подати при царе? На церкви, монастыри да в карман буржуям. А Советская власть заводы строит. Тракторы, плуги, сеялки выпускать. Это для кого? Не для вас? Для вашей же коммуны, которая когда-нибудь в Абанере будет. — Девушка запыхалась и перевела дух. — И новые электростанции государство строит, чтобы «лампочка Ильича» в каждой хате загорелась…

Гурьян вдруг заворочался на кровати.

— А почему у нас электричества нет? У них в городке светится, а мы хуже?

Чего, чего, а такого вопроса Сережа никак не ожидал. Он забыл, что докладчик, и выпалил по-мальчишески:

— Так мы сами строили! Что? Завидно?

Собрание дружно засмеялось:

— Ты чего, Гурьян? Не проспался?

— С какой стати вторая ступень будет тебе электричество проводить?

Какая-то женщина вздохнула.

— Не смейтесь, мужики! Чего бы лучше — электричество!

— Правильно, Лукерья!

Но Захар Минаевич заявил, что вопрос об электричестве «не соответствует» и вкрадчиво заговорил:

— Насчет заводов и коммун мы тоже прослышаны. Не обижаемся на Советскую власть. Товар сдешевел, торговлишка свободная. А вот, значится, хотелось узнать насчет хуторов. Ежели, к примеру, кто на хутор пожелает?..

— Это кто по хутору соскучился? — хитро подмигнул Корнеич.

— Так ведь я — к примеру, — погладил бороду лавочник. — Ты, к примеру, или я.

— Денежка к денежке, зернышко к зерну! — петушком прокукарекал смешливый мужичок, сзади засмеялись.

Захар Минаевич заерзал на месте.

— Не пойму, гражданы, о чем гутарит человек. Шуткует или загадки загадывает.

— А вот сейчас поймешь! — поднялся плечистый мужчина в полинявшей шинели и уставился на лавочника злыми глазами. — Ты нам мозги не морочь. Свободная торговлишка, хутор!.. Нам хутор не требуется, с одной лошадью не поднимешь. А тебе по карману. Сперва хутор, потом поместье. Вот ты куда гнешь. Ты к Советской власти не подмазывайся, она без твоей мошны проживет. Лучше скажи, почем у мужиков овес покупал?

— По девяносто копеек пудик!

— А в городе — полтора рубля!

— Ого-го-го! Барыш!

Лавочник растерянно замигал.

— Товарищи-гражданы!.. Да ведь я что? По согласью покупал… Докладчикам вопросы задавайте, а меня увольте.

Смешливый Корнеич вышел к столу, укоризненно покачал головой.