Николай Попов - Абанер

— Здравствуйте, товарищи, здравствуйте! Загорели летом, подросли? Э-э, да у вас и новенькие есть! Это кто в гимназической тужурке? Новоселов? Садитесь, Новоселов. На первой парте Горинова Клава? Нашей поварихи дочь? А рядом с ней Зорин Сергей? Такой маленький, худенький!..

— Клавдия Ивановна, Зорин во вторую группу экзамен сдал!

— Через группу перепрыгнул!

— Конфетами симпатию угощал!

Ребята загоготали, как гуси. Курносое лицо девочки, что сидела рядом, вспыхнуло множеством веснушек. Она закрыла его руками. Руки тоже были в веснушках, словно всю ее кто-то забрызгал краской.

Сережа ткнулся носом в парту. Эту рыженькую Клаву он только и узнал на экзаменах. Первыми задачу решили, математик выставил их из класса. В коридоре рыженькая спросила, сколько у Сергея в ответе и от радости, что у нее столько же, проглотила леденец, а другую липучку сунула Сереже. Вот и вся симпатия!

— Я вам новичков обижать не дам! — погрозила пальцем учительница и тоже засмеялась. Тонкая, стройная, в синем ситцевом платье с белыми горошинками, она и сама походила на школьницу.

— Клавдия Ивановна, Валька Гуляй летом в Самару ездил!

— Пусть расскажет!

— Это все равно обществоведение!

Горошинки на плечах у Клавдии Ивановны пошевелились.

— Какой Валька Гуляй? У нас нет такого. Может, вы хотите сказать — Валя Гуль? Давайте послушаем.

Черный как галчонок мальчишка подскочил за партой и затараторил, размахивая руками:

— Мы с мамой ездили на пароходе… На пароходе с мамой. Только не в Самару, маленько поближе. В деревню за мукой… Там мука чуточку дешевле. Знаете, ребята, какая Волга?! — он раскинул руки и зажмурился. — Громадная! А волны прямо с дом!..

— И это все?

— Все! — подтвердил Валька.

— Врет он, не был нигде!

— Во сне видел! Валька во сне бегает!

Валька поднял черную стриженую голову и перекрестился враз обеими руками.

— Ей богу, ездил! Честное слово!

Класс расхохотался.

— В комсомол собирается, а крестится!

— А раз вы не верите!

Клавдии Ивановне, наверно, нравился этот разноголосый шум. Она стояла и улыбалась. И так же весело, как у ребят, блестели ее смешливые глаза.

Но вот за партой неловко приподнялся широкоплечий парень и желчно сказал:

— Хватит Валькины сказки слушать. Вы нам, Клавдия Ивановна, объясните, почему революцию налево-направо продают.

— Как продают? Кто продает? — не поняла учительница.

— А то не знаете?.. Свободную торговлю открыли — раз, хозяевам разрешили батраков держать — два, капиталистам — фабрики иметь. Рожки да ножки от революции оставили…

У парня были большие в глубоких впадинах глаза, он говорил отрывисто, с хрипотцой и очень ядовито, словно Клавдия Ивановна была в чем-то виновата.

Сережа несмело поднял голову. Ух, сердитый какой! И хромой. Вон костыли стоят.

— Почему частную торговлю открыли?

— Снова буржуев плодить? — загалдели ребята.

Лицо Клавдии Ивановны стало серьезным. Она дождалась, когда утих шум, и подошла к партам поближе.

— Кричите и не соображаете. Никто революцию не продавал и не собирается продавать. Мы ведь об этом уже говорили. Нужно было накопить силы, партия взяла курс на новую экономическую политику…

— И куда катимся с этой политикой? — перебил хромой. — К царскому режиму?

— Глупости, Чуплай! Как вам не стыдно? — вспыхнула Клавдия Ивановна, и щеки у нее порозовели. — Это шаг назад и вместе с тем шаг вперед. И уже на одиннадцатом съезде партии Ленин сказал — отступление закончено.

Парень упрямо гмыкнул.

— Может, и окончилось бы, если бы Ленин был здоров. А без Ленина шиворот-навыворот пошло. Троцкий предлагает заводы закрыть, а Бухарин — мировой буржуазии рынки в России отдать. Что, неправда?

— Правда. Но партия дает решительный отпор и Троцкому и Бухарину.

— Чихают они на этот отпор! Оппозицию надо бить, чтобы мозги у нее вылетели. Распустились без Ленина…

— Клавдия Ивановна, а как здоровье Ленина?

— Что с ним, Клавдия Ивановна?! — Поднялся такой шум, что учительницу стало не слышно.

— Ти-хо! — зычно крикнул хромой.

Клавдия Ивановна улыбнулась.

— Ленину лучше! Он скоро вернется на работу… — Она хотела еще что-то прибавить, но Валька захлопал в ладоши, а за ним весь класс. Словно буйный ветер ворвался в окна, закружил и заметался по комнате. Хлопали ребята, девочки и сердитый хромой, который только что требовал порядка, и сама Клавдия Ивановна.

Сережа тоже хлопал и радовался: Ленин поправляется!.. Хорошо здесь, обо всем можно спросить, и на все Клавдия Ивановна отвечает. А может, во второй ступени все уроки такие?

Спрашивали обо всем: когда придет коммунизм, почему Интернационал называется третьим, почему нет учебников. Но вот Клавдия Ивановна раскрыла тетрадку.

— А теперь, друзья, я буду вас знакомить с программой…

В это время зазвенел звонок, и все засмеялись.

— Ай, как быстро время пролетело! — удивилась учительница. — Чего же я в журнал запишу?

— Беседа по обществоведению! — подсказал Чуплай, и Клавдия Ивановна согласилась.

На перемене ребята расхаживали по коридору, о чем-то громко спорили и смеялись, а новичок одиноко стоял в углу. Заговори с кем-нибудь, опять на смех поднимут. Сережа, наверно, простоял бы так всю перемену, но подошел долговязый Женька Новоселов, с которым они вместе поступили в Абанер. Женька сладко потянулся и похлопал Сережу по плечу.

— Вот это вторая ступень! К черту дневники, табели, отметки! Свобода!.. Не зря мы с тобой, Сережка, за 20 верст сюда притопали.

Хвастун Женька! Поучился в гимназии и задается. Дневники и табели Сережа ни одним глазом не видал.

— А учительница боевая! Обществоведение преподает, географию да еще литературу. Видал!.. И на лицо смазливенькая! — прищурился Женька. — Как бы с ней познакомиться?..

— Разве ты не знаком?

— Молчи, сосунок! Дроби знаешь, да до прочего не дорос.

Женька щелкнул медным портсигаром, не спеша закурил папиросу. Курить в школе на виду у преподавателей! Женьку, конечно, вызовут в учительскую или к самому заведующему Бородину. Но ничего такого не случилось. Несколько ребят тоже дымили папиросами, и никто к ним не придирался.

— Эй, пацаны, закурить есть? — подскочил ершистый парнишка. — Уши посинели без табаку. Хоть затянуться дайте.

Уши у парнишки были не синие, а просто грязные. Женька поморщился, сунул ему окурок и пошел вразвалку по коридору.

— Это не Аксенок, а цыганенок! Хлеба дай! Соли дай! Ты его не приваживай.