Гумер Баширов - Родимый край - зеленая моя колыбель

— Да разве в вещах дело? — проговорил я, успокаиваясь.

— А в чем же?

— В том, что Цызгана прогнали, что землю получили! Знаешь, сколько у нас земли теперь будет?!

К вечеру в деревню нагрянули конные солдаты. Они вначале, размахивая нагайками, носились по улицам из конца в конец.

— Всему мужскому населению собраться на майдане у мечети! — известили офицеры. — Немедленно сдать имущество, награбленное в усадьбе!

Но ни одна душа не откликнулась на этот приказ. Мужики — старые и молодые, здоровые и больные — с вилами, дубинами вышли, встали у ворот.

Офицеры гоняли лошадей, останавливались то тут, то там, кричали до хрипоты, угрожали нагайками. Никто, однако, даже не шевельнулся. Стояли как вкопанные, как изваяния, которых никакая сила не смогла бы стронуть с места.

Когда, казалось, офицеры уже потеряли терпение, у караулки, огласив всю деревню, заиграл горн: тру-руру, тру-руру!..

Боевой тот призыв всполошил людей. Мужики насторожились. Бабы выбежали к ним:

— Что-то будет? Неужто стрелять начнут? Или вешать, громить?

Не успел горн умолкнуть, как рассеявшиеся по деревне конники съехались и умчались прочь. Будто ураганом их сдуло!

Народ высыпал на улицу. Мадьяр встал посредине и в одиночку прокричал «ура».

— Сбежали! Не по зубам, стало быть, пришлось!

— Сковырнули помещика! Пропади он пропадом! Наша теперь земля!

В это время затарахтела телега. К нам подъехал Мухамметджан-джизни, замахал газетой:

— Нет, не только помещикам настал конец, а всей старой жизни! Свобода! Наша теперь власть! Рабоче-крестьянская!

— Теперь уж кончится война! — возликовали солдатки. — Даст бог, все наши возвернутся!

Мы, старые дружки, подрастающие джигиты, пошли гурьбой по улице, оповещая всех о великой радости.

Ахмет словно крылья обрел. Он то пел, то приплясывал.

— Свобода! — повторял он. — Свобода! И земля по всем законам наша!

Солнце село. Погасли последние отблески зари. А вдалеке широкой полосой разлился желтоватый свет, точно повис между небом и землей.

— Казань светится! — сказал Хакимджан.

— Над Москвой небось еще ярче горит небо, а? — задумчиво произнес Ахмет.

Обхватив друг друга за плечи, мы шагали, словно навстречу далекому сиянию. На душе у нас был праздник. Уж одно то, что солдаты не посмели поднять против крестьян оружие, означало, что в России происходят великие перемены, загораются огни новой жизни.

Мы еще представить себе не могли, какой она будет, новая жизнь. И одеты были в старое тряпье и голодны. Но все же счастливы! Зарево далеких огней притягивало нас, что-то сулило и согревало не призрачной, а доброй, верной надеждой.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Апа́, апа́й— обращение к старшей сестре, тете и вообще к старшей по возрасту девушке или женщине (примечание здесь и далее — переводчика). По техническим причинам разрядка заменена болдом (Прим. верстальщика)

Саке́— очень широкая, низкая деревянная тахта.

Абы́, абзы́— обращение к старшему брату, дяде, вообще к старшим по возрасту мужчинам.

Нама́з— молитва.

Худ-худ, дуль-дуль— мифические птица и конь.

Фиргаве́н— фараон.

Кэлэпу́ш— татарская бархатная тюбетейка с прямой тульей.

Кура́й— народный музыкальный деревянный инструмент типа свирели.

Чулпы́— украшение, подвеска для кос.

Бавырса́к— сдобные шарики из теста, жаренные в масле.

Ичи́ги с кяу́шами— сапоги из мягкой кожи на тонкой, мягкой подошве, на которые надевают кожаные калоши — кяуши — с укороченным задником.

Джизни́— муж сестры или другой родственницы.

Зимого́р— крестьянин, уходящий на отхожий промысел; имеет пренебрежительный оттенок.

Кря́шены— крещеные татары.

Мече́тные старцы— наиболее приверженные религии.

Здесь и дальше — перевод стихов Р. Морана.

Дождева́нная каша, дождева́н— видимо, сохранившийся с древности обряд, сопровождаемый окачиванием водой каждого встречного.

Черная змея— гадюка.

То́рпище— полог, покрышка из грубой пряжи.

Саба́н— род примитивного плуга.

Сары́— рыжий, желтый.

Кубы́з— маленький губной музыкальный инструмент.

« Иманша́рт» — элементарное изложение основ ислама; первая книга, по которой начиналось обучение.

Абста́й— жена духовного лица или учительница духовного училища.

« Бэ́бде-бэджви́н» — арабская таблица умножения. В ней числа, чтобы запомнились легче, заменены определенными рифмованными словами.

Алмания́— Германия.

Энгельтрэ́— Англия.

Эльджезаи́р— Алжир.

Бэхрэ́-Мухи́т атланси́— Атлантический океан.

Маншу́— Ла-Манш.

Иде́ль— Волга.

Эли́ф, би, ти, си— первые буквы арабского алфавита.

Хазрэ́т— почтительное именование муллы.

Бэ́джвин— 2х3=6, бэуяби́н— 2х6=12.

Из стихотворения Г. Тука́я «Родной язык». Перевод С. Липкина.

В мечети при входе имеется помещение, где оставляют уличную обувь.