Иван Сабило - Пробуждение

— Поздравляю, — сказал Шульгин.

— Что значит «поздравляю»? Это же не так говорится. Или ты ничего не понимаешь, или не умеешь радоваться за других… Какие все кругом молодцы, какие все замечательные!.. Через десять минут я буду у сквера. Так что жди меня!

«Все, хватит. Сегодня с ней поговорю», — решительно подумал Шульгин и вышел из дома.

Витковскую ждать не пришлось. Они пошли мимо размокшего от дождя садика, мимо гастронома с разноцветной подсветкой в витринах. Вышли на площадь.

— Хочешь мороженого? — спросил Шульгин, не решаясь заговорить о главном.

— Боюсь ангины. У меня уже два раза была ангина, и оба раза я падала в обморок.

— Закаляться надо.

— Вот еще! Чем мучиться всю жизнь, окунаясь в ледяную воду, лучше купаться в тепленькой и раз в три года переболеть ангиной… У меня сегодня такой день, такой счастливый день!. Мне кажется, ты этого не понимаешь.

— А что тут понимать? Тебя пригласили в знаменитый ансамбль.

— Просто нужно работать и работать, — сказала она очень серьезно. — И тогда все получится. Если бы мне четыре года назад сказали, что со мной случится такое, я бы не поверила. Ох, сказала бы, ох-ох, такое не бывает, я уже не маленькая, чтобы верить в сказки. А тут!

— Не все ли равно, где танцевать?

— Эх, Сережа. Я и говорю, что ты не понимаешь. Тут признание. Значит, я могу! А это очень важно, в любом деле очень важно! Без этого ничего не бывает… Чудно! Может случиться, что стану настоящей танцовщицей. И все это я сама, сама. Без хореографического училища!.. Давай прогуляемся по набережной! Я так люблю вечернюю Неву.

У парапета стояли рыболовы. Курили и молча смотрели на поплавки — думали о своем. Посреди реки шел маленький белый теплоход. На его палубе сидели две женщины. И встречный ветер разбрасывал по плечам их волосы.

Погуляли по набережной, свернули в тихую улицу недалеко от дома Витковской, и тут Шульгин сказал:

— В ансамбль я больше не пойду.

— А что случилось?

— Этот твой вечный партнер Головко… Все время кажется, что я мешаю. Такое чувство, что, когда я пришел в ансамбль, у вас что-то нарушилось…

«Что я говорю? — думал он. — Я с ума сошел, я же хотел совсем не это».

— Ты дурак, — сказала Витковская. — Дурак, дурак…

— Может быть, — сказал он и свернул в другую улицу.

— Сережа, ты не прав… Постой, Шульгин, — крикнула она.

Ему было стыдно, и он даже не оглянулся. Медленно шел вперед, не обращая внимания на слова Витковской. Она сделала несколько шагов за ним. Остановилась. Потом побежала к своему дому. Она меньше всего понимала, что произошло. Она уже давно забыла о споре с Достанко…

А Шульгин шел и думал: «Зачем же так, Витковская, получилось? Я же хотел совсем не это».

Еще можно было вернуться и догнать ее. Можно было объяснить, что получилось не так, как хотелось. Он даже остановился и посмотрел назад. Но Витковской уже не было.

Шульгин долго ходил по своей улице, но домой так и не зашел. Вспомнил о сестре, о Вите, вскочил в троллейбус и поехал к ним.

Он радовался, что наконец нашел людей, которым он может рассказать все, что знает об Анатолии Дмитриевиче и тайнике, и которые поедут с ним и помогут найти золото.

«Конечно же они, только они! Как это я раньше о них не подумал?.. То есть вряд ли Тонечка сможет — она ждет ребенка, ей не до путешествий. Но Виктор — тот прирожденный искатель! Ого-го!.. Тот сразу согласится! А с ним бы я пошел!..»

Он взбежал по деревянной лестнице на второй этаж и постучал в дверь.

— Открыто! — крикнул Витя.

Он вошел.

— Ба, кто к нам прибыл! Входи, мой дорогой, я сейчас кофе поставлю.

Он вскочил из-за стола, где читал книгу, поздоровался за руку.

— Скоро и Тонечка придет… Занятия в школе кончились?

— Кончились. Завтра — консультация по математике.

— Отлично! И сразу — к нам. Отметим знаменательное событие — три года со дня нашего с Тонечкой знакомства.

— Вряд ли, — сказал Шульгин. — У меня теперь мало времени — экзамены на носу, и вообще некогда.

— Все лежишь на диване и думаешь, думаешь, как лучше спину почесать?

— Не только, — улыбнулся Шульгин. — Бывает, что и другая славная мысль случайно забредет.

— Например?

Шульгин вспомнил, как обрадовались наполеоны, узнав о тайнике.

— Например: куда бы потратить миллион?

— Ну, уж это действительно славная мысль. Особенно когда этого миллиона и в помине нет.

Они рассмеялись.

— Я слышал, ты в хореографию пошел, — улыбнулся Витя, поглаживая пятерней бороду. — Знатное дело — пластика, ритм, движение. Нравится?

— Ничего, ребята у них подготовленные. Двоих в «Голос юности» взяли.

— А тебя?

— Меня в цирк возьмут, там на моей голове дрова колоть будут.

— Подожди, расскажешь. Я только пойду кофе заварю.

Шульгин пересел на диван и стал разглядывать комнату. Маленькая, с одним окном, с наклоненным, будто катальная горка полом, с книгами на широкой самодельной полке — Достоевский, Блок, Лесков, Твен, Гончаров, Есенин… Портрет Тони — чуть наклонила голову, смотрит внимательно и будто сказать что-то хочет.

На стуле — ее платье, голубое с белым воротничком. На металлической спинке кровати — ее кофта с заштопанными локтями. Шульгин прикоснулся к ней, погладил.

Вошел Виктор.

— Экзаменов не боишься?

— Нет, любопытно только, ведь ни разу не сдавал.

— А потом?

— Не знаю. Мне техника не нравится. Я бы после десятого — снова в первый. Интересно?

— По-моему, не очень. Какой смысл? Надо что-нибудь попробовать самому, а не вечно учить то, что придумали до тебя.

— Что придумали?

— Ну, все: законы вывели, романы написали, картины нарисовали.

— Ты счастлив?

Витя посмотрел на Шульгина и наклонил голову точно так же, как сестра на портрете.

— По крайней мере, я имею все для того, чтобы быть счастливым.

— А деньги?

— Ну, и деньги. Может быть, не в той мере, сколько хотелось бы, но все же… А почему ты об этом спросил? Впрочем, теперь у нас и деньги есть. Твои родители дали нам три тысячи на кооператив. Так что, как видишь, мы с твоей сестрой богатые люди.

— Это не деньги, это мелочь, — сказал Шульгин, уже чувствуя, что снова начинает говорить не о том, но продолжая двигаться в разговоре по инерции.

— Ох ты! Ну и дал! Что же для тебя деньги?

Шульгин не ответил. Потрогал корешок Твена и сам спросил:

— А вот если бы у тебя было громадное количество денег, что бы ты с ними делал? Например, сто тысяч?

«Какую чепуху я несу! Ведь я знаю, что делать, — подумал Шульгин. — Нужно ехать в лес, нужно кому-то рассказать, нужно помочь Анатолию Дмитриевичу освободиться от той жути, в которую он сам себя загнал. Но как это сделать?.. Очень просто — начать и все. Начать!..»