Юрий Стрижевский - Повесть о мужестве

Все чаще и чаще Николай стал задумываться о серьезной летной учебе, но для этого надо было уехать из Мурома куда-нибудь, где есть хотя бы аэроклуб.

Подошел август 1930 года. Над Окой еще погромыхивали летние грозы, но дни стали заметно короче и в деревьях парка кое-где появились желтые осенние прядки.

Николай в задумчивости обходил свой маленький дворик. Когда он подошел к собачьей будке, Муфта вышла навстречу. Сегодня хозяин был особенно ласков: он присел на корточки и долго перебирал пальцами рыжую шелковистую шерсть своей любимицы. Ей, бедняге, невдомек было, что Николай пришел проститься, что с сегодняшнего дня у нее будет новый хозяин — Коля Соломадин, Коля Маленький, как его называли. Ему было лет двенадцать-тринадцать. Глядя на него, Николай всегда вспоминал детство, Уфу, бабушку и Кита, с которым у этого вихрастого маленького соседа было неуловимое сходство.

Гастелло давно бы уехали обратно в Москву, если бы их не останавливали чисто практические соображения. Как-никак было их шесть человек, а в то время найти там квартиру на такую большую семью было не легко. Но неожиданно все очень просто разрешилось: Франц Павлович получил письмо от своего старого приятеля с предложением поселиться на его пустующей подмосковной даче в Хлебникове. На семейном совете решили предложением воспользоваться, тем более что Франц Павлович был уже на пенсии, Нина кончила школу и к Мурому их мало что привязывало.

И грустно было Николаю и радостно. Тяжело было расставаться с заводом, с товарищами, но в Москве он надеялся поступить в аэроклуб или в летную школу. К тому же Москва была его родиной, с ней были связаны самые лучшие детские воспоминания. А кого из нас не тянет на родину после любого перерыва, длящегося хоть полжизни.

Прозрачная голубизна ранней осени. Где-то совсем рядом Москва — шумная, суматошная. А здесь, в Хлебникове, тишина и безлюдье.

Уже второй год живут Гастелло в уютном домике посреди большого, заросшего травой и кустами участка. Вскоре после приезда Николай поступил нормировщиком в механический цех одного из московских заводов. Сегодня у него выходной, он блаженно потягивается, так, что скрипят перекладины веревочного гамака. Слышно, как за стеной буйно разросшегося жасмина тихо переговариваются мама и Аня.

Николай снова и снова вспоминает радостное событие, которое с ним произошло вчера. Он возвращался домой и уже сидел в вагоне дачного поезда, который должен был вот-вот отойти. Вдруг на перроне заработало радио: «Никита Петрович Гущин, — прохрипел репродуктор, — вас ждет ваша жена в кассовом зале, около воинской кассы».

«Гущин? Никита?» Словно пружина подбросила Николая, он вскочил и стал торопливо проталкиваться к выходу. Когда он добрался до тамбура, поезд уже тронулся.

«Эвона, проснулся!» — сердито бросила ему вслед тетка с большим мешком, которую он невольно толкнул, выбираясь на подножку.

Около воинской кассы стояли два красноармейца и молодая женщина в пестрой шелковой косынке. Николай стал наблюдать за ней. Вот выражение тревоги на ее лице сменилось улыбкой, и она быстро пошла навстречу показавшемуся в дверях командиру-артиллеристу.

Николай сразу узнал Кита. Ему очень шли и гимнастерка с двумя кубиками на петлицах, и форменная фуражка с эмалевой звездочкой. Равнодушно взглянув на Николая, Кит прошел мимо, едва не задев его.

«Ты что же, старых друзей перестал узнавать?» — весело спросил Николай, заступив дорогу приятелю.

Несколько секунд Кит пристально всматривался в Николая, затем радостно улыбнулся, и друзья бросились друг другу в объятья.

«Узнал, бродяга!» — обрадованно воскликнул Николай, больно ударившись бровью о лаковый козырек товарища.

«Откуда? Куда? Надолго ли? — посыпались вопросы. — Живешь-то, живешь как?»

«Я вот женился, — указал глазами на свою спутницу Кит. — Знакомьтесь».

«Знаем, — весело перебил его Николай, пожимая руку молодой женщине, — об этом уже по радио сообщали. Поздравляю!»

«Мы из Уфы в часть едем. К батьке только за благословением на денек заезжали».

«К батьке? — просиял Николай. — А где он, комиссар Гущин?»

«Как где? На перроне, провожать нас приехал».

«Так что же ты молчишь! — воскликнул Николай, увлекая к двери Кита и его спутницу. — Тоже мне друг! Дядя Петя здесь, а он…»

Петр Никитич был все такой же, разве что на висках появилось немного серебра да тонкие нити морщинок залегли около глаз.

«Всю Москву мы облазили, тебя искавши, — басил он, знакомо упирая на «о», — как в воду вы канули. Хоть бы сообщили как-нибудь!»

«Думаете, я в Уфу не писал?» — оправдывался Николай.

Только счастливая случайность снова столкнула старых друзей на этом московском вокзале.

Поезда уходили один за другим, а они всё сидели в маленьком зале возле пыльной искусственной пальмы и говорили, говорили. Сколько воды утекло за эти годы! Рассказывай только да сам успевай слушать. Оказывается, дядя Петя и тетя Тоня уже давно живут в Москве. Кит за это время успел закончить военное училище и получить назначение в артдивизион.

«А дочка-то тети Катина… Помнишь, ты ей в деревне кораблики бумажные делал?» — спросил Кит.

«Помню, конечно, Дуська!»

«Она, брат, теперь не Дуська, а Евдокия Ивановна. Во-первых, ей уже девятнадцать, а во-вторых, она у нас артистка — в музыкальном училище учится».

«Потом расскажешь, — остановил Кита Петр Никитич. — Ты-то как, военлет, — обратился он к Николаю, — летать пробовал или остыл?»

Вопрос дяди Пети застал Николая врасплох. Нет, он не остыл. Мечты об авиации не оставляли его никогда. Порой они уходили куда-то вглубь лишь для того, чтобы пробудиться с новой силой.

«Пробовал, — ответил он, — только у нас там, кроме планера, ничего не было. Здесь вот справлялся, да говорят, для летного училища образования мало. Может быть, в аэроклуб примут…»

«Ты комсомолец?» — перебил его Петр Никитич.

«Коммунист. А что?»

«Да так, идея у меня одна появилась. Может быть, что-нибудь и придумаем, — сказал он. — Но об этом после, а сейчас бегом на поезд, а то, имейте в виду, это уже последний…»

Николай снова берет в руки книгу, но нахлынувшие воспоминания не дают ему покоя.

— Иди завтракать, дачник! — слышит он Анин голос.

— Знаешь что, Анечка, — говорит он за завтраком, — давай, не откладывая, сегодня же к дяде Пете съездим.

Аня и Николай поднялись по широкой лестнице на третий этаж большого арбатского дома. Дверь им открыла миловидная девушка лет двадцати в скромной белой блузке. На вопрос Николая, дома ли Петр Никитич, девушка ответила, что тетя дома, а дядя скоро придет.