Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

Станкина назначили редактором. В редколлегию вошла Зинаида Васильевна Котова. Совет дружины собирался ввести в редколлегию нескольких пионеров.

- Пока у нас не будет спецкоров в каждом классе, материал будем добывать из пальца, - втолковывал Станкину Гайдуков. - А это никому не нужно.

Станкин рассеянно кивал.

- Им бы сенсацию в первый номер!.. - воскликнул Кавалерчик жалобно, как бы моля о каком угодно происшествии, только бы забавном и чрезвычайном.

Кавалерчик радостно преображался в шумихе общей затеи, хотя бы она не сулила ему ничего хорошего и он играл в ней самую маленькую роль. Он способен был и на несколько даже предосудительный поступок, но только если это обещало впереди взрыв веселья и удивления. Он был на седьмом небе, если ему удавалось рассмешить ребят, а в способах для этого был не очень-то разборчив. И еще года два назад Борис не различал, когда ребята смеются вместе с ним и когда - уже над ним. Он был жизнерадостен и необидчив.

- Как вы, Кавалерчик, ошибочно себе представляете! - покачала головой Зинаида Васильевна. - Обязательно-де сенсацию! Погоня за сенсацией характеризует, Кавалерчик, как раз чуждые нам нравы.

- Я же не в том смысле, Зинаида Васильевна… - сказал Борис, разом увянув.

- А в каком же?..

Но Кавалерчик не умел ясно формулировать.

И все-таки «сенсации» суждено было случиться. Конечно, не потому, что она была нужна для радиогазеты, и не потому даже, что ее жаждал Боря Кавалерчик, хотя он, на свою беду, оказался к ней причастен; причин было много. А стечение обстоятельств получилось такое.

В тот день выпал первый снег. И выпал обильно, так что школьники наблюдали в окна, как быстро становятся крыши домов не только белыми, но и пухлыми. И вот в открытую форточку 9-го «А», где в это время шел урок географии, влетел крупный снежок и плюхнулся прямо в классный журнал, выбив ручку из пальцев Макара Андроновича, ставившего кому-то отметку. В ту же секунду Кавалерчик крикнул: «Бомба!»

Хотя это было не слишком смешно, многие тем не менее не упустили повода позабавиться посреди урока; кто-то вторил Борису, кто-то полез под парту, а Ляпунов даже завопил: «В атаку!» - что было совсем уж ни к селу ни к городу. Что касается Макара Андроновича, то он несколько секунд сидел неподвижно, но затем брезгливо снял расплывшийся снежок с журнала, бросил или, скорее, плеснул его в корзину для бумаг и вдруг проворно подбежал к окну.

Сидевшие в крайнем ряду тоже прильнули к окнам.

Верхом на заборе сидел мальчик и лепил, старательно уминая, снежок, которым время от времени замахивался на другого мальчика. Тот петлял по двору.

- Вполне вероятно, что это он! - сказал Макар Андронович.

- Который на заборе, Макар Андронович? - переспросил Валерий, добродушно улыбаясь. - Это же Хмелик. Мой пионер, - пояснил он.

- Очень кстати, что вы знаете его фамилию! - проговорил Макар Андронович обрадованно.

- Да не в том суть, - сказал Валерий. - Он же, во-первых, не стал бы кидать, а во-вторых…

- У вас могут быть на сей счет свои соображения, Саблин, - холодно ответил учитель, - но, прежде чем говорить, не худо б проверить.

Суровый тон, которым Макар Андронович прервал Саблина, никого не удивил. Еще в начале года передавалась из уст в уста история одного ученика 9-го «Б», одноклассника Игоря. Тот хорошо играл в шахматы, пылко «болел» за Смыслова и Петросяна и на этой почве сблизился с Макаром Андроновичем, который был тоже и игрок и болельщик. На переменах они частенько вперебой анализировали отложенные позиции шедшего в то время турнира. Но однажды географ не поддержал с учеником разговора.

«Не могу, - сказал он с сожалением, - уважать человека, который на немой карте принимает Рейн за Везер, а о Лорелее не слыхивал. Не могу уважать и не хочу притворяться!»

Случай этот произвел на ребят большое впечатление. В особенности непостижимым казалось то, что Макар Андронович обиделся за Лорелею, которая, в отличие от Рейна, к географии как будто не относилась, так что за нее впору было бы оскорбиться скорее уж Ксении Николаевне…

Итак, не было ничего удивительного, что строгий Макар Андронович был сух с Валерием, показавшим на днях довольно-таки нечеткие знания.

- Продолжим урок, - произнес Макар Андронович подчеркнуто бесстрастным голосом. - Сначала только попросим выйти из класса Кавалерчика.

- За что? - осведомился Кавалерчик, без особого, впрочем, недоумения.

- За попытку сорвать урок, - ответил учитель, - за безобразную выходку. Уяснили себе? - спросил он язвительно.

И Кавалерчик, не мешкая, покинул класс с такой непринужденностью, словно бы его отправили к нянечке за тряпкой.

А урок продолжался. …Вечером Валерий выступил на заседании комитета комсомола и совета дружины. Он сказал то, что собирался, но, в общем, все вышло не так, как он загадывал наперед. Так как собрались за тем, чтоб организовать подготовку к диспуту на тему «Облик советского школьника», то долго намечали будущих основных ораторов. Намеченные, в словах, до комичного одинаковых, давали себе «самоотвод» и молили освободить от поручения. Поскольку они были главным образом из числа отличников, то намекали еще, что нагрузка может дурно отразиться на их успеваемости. Их уламывали. Кое-кто соглашался. Кое-кто упорствовал. В конце концов все изрядно утомились. Тут и получил слово Валерий.

- Коммунистическое воспитание - это воспитание правдой… - начал Валерий и остановился.

Слушали плохо - точнее, совсем не слушали. Шептались, перебрасывались записками. На миг он почувствовал себя беспомощным.

- Коммунистическое воспитание - это воспитание правдой, - повторил он с отчаянной решимостью.

Зинаида Васильевна ободрительно качнула головой. Как член редколлегии школьного радио, она присутствовала теперь на каждом заседании комитета.

- И вот, - продолжал Валерий, - это обязательно надо помнить. А мы все говорим, между прочим, что наша школа всем пример. И другим позволяем так говорить. По-моему, это выходит неправда. Какой же мы пример? Взять хоть то, что у нас Лаптева избили, Хмелика избили. Ведь это…

- Мне, например, известно, - прервала Котова, - что Лаптев и Хмелик расшиблись при падении. У нас на переменах, бывает, носятся эти пятиклассники прямо, простите, как угорелые, так что ничего удивительного нет. А насчет избиения я лично слышу в первый раз.

- И все-таки это было, хотя вы не слышали, - снова заговорил Валерий. - Лаптева вот перепугали до того, что он, я узнал, переходит учиться в другую школу.

- Ну и трус! - небрежно бросил кто-то.

- Конечно, плохо, что он струсил, я согласен, - сказал Валерий, - но плохо и то, что было от чего струсить.

- Думайте, что говорите, - сухо посоветовала Котова.