Ксения Львова - Настойчивый характер

- Ничего нет хитрого хвастаться прошлыми заслугами, - презрительно поморщился Момин. - А все-таки ты сам признался, что хочешь домой. Значит, тебе запал в голову поступок тех двух молодчиков. Я так и знал.

И, довольный тем, что поведение Абдуджапара удается подвести под заготовленную схему, он приступил к заключительной речи.

- Как же тебе не стыдно, Абдуджапар! Собираешься бежать домой, когда идет война, когда мы работаем для фронта. Посмотри, как трудятся другие, как работает Оля. Она…

- Пошел ты вон! Прочь - в ярости замахнулся на него Абдуджапар. - Уйди, ишак! Не мешай спать. Слышишь? А то вылетишь у меня в окошко!

Сильно переживал свою неудачу Момин, но чтобы не уронить авторитет, грозно закруглил:

- Я вижу, все же ты понял. Но только, если не исправишься, смотри!

Это был первый опыт Момина в поисках дороги к человеческому сердцу. Черт знает, как это трудно! Момин испытывал огромную усталость.

С потолка светила синяя лампочка, озаряя белые кровати, и на каждой кровати спящие видели во сне свой кишлак, свою мать, родные поля и огороды, а все-таки каждый хорошо работал… Чего же не понимает Абдуджапар?

Момин долго вертел в руках свою зеленую с белым тюбетейку и уснул, так и не решив вопроса.

Оля работала молча, ни с кем не переговаривалась. Горло у нее всегда было завязано, и лицо задумчивое. Теперь Абдуджапар мог бы с ней разговориться, он уже немного научился по-русски. Мешало неприятное воспоминание о первых днях. Зачем было тогда позорить его перед всей сменой? Два раза подряд!

Абдуджапару видно, как у тисков Оли вырастает к концу дня большая гора деталей. Прямо держа голову, Оля ловко шаркает напильником, обтачивая тусклый бок стальной мины Приподняв одно плечо, она навалится руками на ручку тисков, с усилием крутнет ее, вынет деталь, проворно вставит другую. Не так уж у нее много силы, плечи острые, худые. А ни минуты не передохнет. Белые брови сердито сдвинуты. Оля не замечает, что лиловая тряпочка развязалась и одна косичка рассыпалась.

Вдруг Оля взглянула прямо на Абдуджапара и… улыбнулась. Никакого сомнения, - она улыбнулась ему, Абдуджапару! После всего, что было!.. Абдуджапар едва успел подумать, как губы его раздвинулись и ответно блеснули во весь размах два ряда белых зубов… Он все простил Оле за ее улыбку.

Выйдя с завода, ученики построились колонной. Староста Момин Юлдашев скомандовал:

- Смирно! Правое плечо вперед! Шагом марш! - и, угрожающе посмотрев на Абдуджапара, зашагал в своей зеленой тюбетейке рядом с группой. «Вот ишак», - покривил губы Абдуджапар.

Ученики, четко отбивая шаг, двинулись по улице. Поворот - и вот уже школа.

Во дворе строй рассыпался. Абдуджапар подошел к Оле и, покраснев, спросил:

- Зачем шея завязана? Доктор лечил?

- У меня жилка одна порвалась, - сказала Оля, потрогав рукой повязку. - Надо долго лечить.

- Зачем жила порвалась?

Оля нахмурилась.

- Скажи, - настаивал Абдуджапар, - скажи!

Отвернувшись, Оля шепотом проговорила:

- От веревки. Меня фашисты вешали. Только никому не говори. Будут расспрашивать. А я не могу… Отец и мать и… и…

Она заплакала, прикрыв горсткой губы.

В недосказанном девочкой было что-то страшное.

- Молчи, - сказал мальчик, дрожа от жалости к Оле. - Слушай, плакать совсем не надо… сестра.

После ужина он отыскал Олю, взял за руку и повел к самой дальней скамейке двора.

- Говори все! - приказал он.

Оля была из Ржева. Абдуджапар узнал из рассказа девочки, что фашисты на глазах у связанного отца застрелили мать и двух младших братьев, а Олю повесили. После этого, убили отца. Оля слышала этот выстрел. Потом она перестала все помнить. Очнулась на земле в углу сарая. Около нее стояли красноармейцы. Веревка была гнилая, это и спасло Олю…

- Я думаю, одна мина может разорвать двадцать фашистов, - помолчав, сказала Оля. - Я обтачиваю в день двадцать мин. Сосчитай, сколько фашистов убьет столько мин… Это им за папу, за маму, за Васю с Мишей.

- Четыре сотни фашистов! Ай молодец! Яхши! Джюда яхши! Так и делай, сестра!

Когда группа разместилась у верстаков, Абдуджапар подошел к мастеру и громко сказал.

- Пиши, товарищ мастер! Обязательство: двадцать две штуки за смену.

- Шо языком-то качать зря, - не подымая головы от разграфленного листа проворчал седоусый Тарас Савельевич (каких только пустопорожних обещаний не приходилось ему выслушивать от провинившихся учеников). - Два месяца по семь штук еле натягивал, а тут на тебе, не сколько-нибудь, а двадцать две! Напевай кому другому свои песни.

- Пожалуйста, пиши! - крикнул Абдуджапар.

Мастер вскинул глаза и, увидев побледневшее лицо мальчика, беспрекословно вписал в книгу социалистического соревнования невиданное обязательство.

Абдуджапар выполнил его, и все в ФЗО узнали, на какие замечательные дела способен Абдуджапар из Беш-Арыка.

Перед выпуском, в погожий осенний день, на прощанье снялись.

На фоне пышно разросшихся деревьев стояла группа молодых слесарей - стройных, в гимнастерках, плечом к плечу.

Отыскав на фотографии себя, Абдуджапар довольно улыбнулся. «Этот Абдуджапар, - сказал он, - совсем другой Абдуджапар».

Он бережно завернул снимок, осторожно всунул его в конверт и отправил в Беш-Арык матери.

Письма приносила почтальон Хамида в голубенькой тюбетейке. Ремесленники видели по утрам из окон спальни, как Хамида скользит быстрыми сапожками по вязкой ташкентской глине, размокшей от февральских дождей и кто-нибудь обязательно выбегал ей навстречу.

- Опять ничего нет с полевой почты? Эх, Хамида, Хамида. Плохо ты работаешь.

- Зачем плохо работаешь? Нет письма, почтальон виноват? - всерьез обидевшись, дернула плечиком Хамида.

- А ты принеси поскорее. Увидишь, что тебе будет, - подмигнул Вася Барвинок, курносый рыжеватый мальчик, всегда первым выбегавший за почтой.

- Чего будет? - оживилась Хамида.

- Будем тебя качать. Знаешь, что значит качать? До самой крыши подбросим.

Хамида смерила глазами расстояние до крыши, зябко поежилась и, поскорее застегнув сумку, пошла, раскачивая длинными косами.

- Ну? - разом крикнуло несколько голосов, когда Вася появился на пороге.

- Сами видите. Ни-че-го, - сказал Вася, бросая на стол пачку газет. - Но завтра обязательно будет.

- Зачем меня не послали на фронт? Говорил, просил. Я бы писал каждый день, каждый день! - крикнул смуглый мальчик с резкими чертами лица.