Ксения Львова - Настойчивый характер

А мороз такой: моргнешь, - ресниц не разлепить. Абдували шепчет:

- Ты не совсем замерз, Рузимат? Я лично ничего.

И хлеб, какой есть, отдает мне. «Съешь обязательно. Ты длинный, тебе больше надо есть, чем мне.»

Клянусь тебе, Абдували, я тебя никогда не забуду, мой добросердечный брат. Я отомщу за тебя полной мерой!

Один раз пошли мы с ним в разведку. До фашистов всего метров двести. Но у них высота, а у нас голая степь. На высоте их штаб. Они редко вылезают, все под землей, как кроты.

Подползаем. У входа в блиндаж два часовых. Головы женскими платками обкручены, а ноги, точно пакеты: в тряпках и перекрещены бечевкой. Изо ртов валит пар, носами сопят.

Один стоит себе, дремлет, винтовку обнял двумя руками. Мы подтянулись поближе. В снегу дымоходная труба торчит. Это из блиндажа.

Только мы хотели вскочить, как из блиндажа вылез офицер. Часового кулаком в морду ткнул, - того, что задремал. Выругался по-своему. Голос хриплый, как у свиньи. Они все попростужались. Обратно полез, раскорячился, как жаба. Вот бы ткнуть его в спину…

Вдруг треснуло дерево вблизи. Если мороз,- каждый звук, как выстрел, но часовые не пошевелились. Значит опять дремлют.

Мы вскочили. Р-раз! Плащ-палатки фрицам на головы, рты им заткнули и финками в спину. В дымоходную трубу - гранату. Землю аж качнуло - так хорошо разорвалась.

Решало мгновение,

В ту же секунду мы ворвались в блиндаж. Темнота, вонь, стоны. Зажгли ручной фонарик. Столы перевернуты, лежат убитые, раненые корчатся. Валяются завязанные папки, карты. Захватили их и скорей бежать, а то на взрыв из соседних блиндажей сбегутся. Уже слышны голоса.

Мы подобрали халаты и - кросс по степи. «Пригибайся, - кричит Абдували, - стреляют». Пули мимо ушей: жиг-жиг…

Командир роты разведки ждал нас в блиндаже. Перед ним гильза с керосином, горит фитиль из портянки. Положили на стол папки и карты.

- Все сделано, как надо. Молодцы, - сказал командир.

Через два часа наша бригада морской пехоты пошла в наступление и взяла этот Мамаев бугор. С него на шестьдесят километров за Волгу видно.

После вызывают нас в штаб бригады. Штаб тоже в блиндаже - яма, три настила бревен, внутри обито досками. Телефоны, зеркало, самовар (в нашем блиндаже тоже есть самовар). На столе разложены ордена и медали.

Командир приказал.

- Подойдите поближе.

И навесил мне и Абдували по медали. Сказал: - За стойкость в бою…

Мы сказали: - Служим советскому народу!

Правое плечо вперед, кругом, марш, и вышли из землянки. На медали написано: «За отвагу». Абдували говорит.

- Я никак не ожидал. А ты?

Я говорю.

- Тоже не ожидал.

Абдували сказал.

- Если написать в ремесленное, не поверят. Давай не будем писать. Приедем, и сразу увидят.

Бои шли на подступах к Сталинграду, а в городе все спокойно: ходят трамваи, учатся ребята в школах, в ларьках продают хлеб…

Вдруг двадцать восьмого августа в б часов 20 минут (как раз был выходной) налетела на город тысяча самолетов. Бомбы сыпались всю ночь и весь следующий день.

На утро третьего дня, где было здание - гора кирпича, где была улица - щебень да камни. В нос бьет дымом, гарью. Плач, стоны людей.

Потом эти бомбежки не прекращались сто шестьдесят дней - по целым суткам.

Наша позиция сначала находилась в развалинах большого дома. У фрицев прикрытие - печка, мы - за обломком стены. Кто высунется - очередь из автомата. Наша морская бригада билась за каждый дом, за каждую комнату в доме.

Была у нас девочка одна, связистка Соня. Совсем на узбечку похожа. Две черные косы. Только глаза не черные, а синие. Даже удивительно, какие синие глаза.

Соня по-узбекски Зульфия. Мы с Абдували так ее для себя и называли.

Шел бой. Эта Зульфия подползла к нам, - мы за укрытием фрицев подстерегали. Командир приказал: «Снимайте каждого фрица, какой покажется на улице». И мы снимали.

Зульфия подползла и говорит:

- Как стемнеет, перемещайтесь вон в тот дом напротив. Там подземный ход в следующий квартал. Фрицы ведут наступление на тот квартал. Ночью и я туда переберусь.

Зульфия еще сказала, обращаясь к Абдували.

- Ты так похож на -моего брата! Его звали Андрей. Немцы убили его под Воронежем. Там ремесленников эвакуировали, а нам жаль было мать бросить. Мы с Андреем в одном взводе потом сражались. Он был маленького роста, как ты, и брови, как у тебя, большие, черные. Как я рада, что встретила такого похожего парня. Кончится война, приезжай к нам в гости. Пусть моя мать посмотрит на тебя. Запомни: город Воронеж, Советская улица, номер пятьдесят три.

Абдували записал, а я так запомнил, у меня память очень хорошая.

- Ладно, - сказал Абдувал , - приеду, Зульфия.

Она удивилась, что мы ее Зульфией называем, и стала смеяться.

- Тан помните приказ, - говорит, - я тоже проберусь туда ночью.

Потом она посмотрела на Абдували и глаза ее синие почернели от слез.

- Вот братца нашла, - сказала, - расставаться жалко.

Побежала и скрылась в развалинах.

Пока мы говорили, кругом бомбы разрывались, выли снаряды, такой треск стоял… Только слышалось: трах-тах-тах, бом-м, бух. Дзинь - щелкали пули. И штукатурка сыпалась со стен. А в небе рычали, как звери, бомбардировщики.

Ночью мы перебрались подземным ходом в другой квартал. Нам указал командир позицию в комнате высокого дома на третьем этаже. Зульфию не встретили.

Эта ночь была, как сто лет. Кругом горел город, дул большой ветер с Волги, и стена огня двигалась по воде, как живая. Такая стрельба стояла, что немели зубы. Кричи - не услышишь своего голоса.

Мы с Абдували из пулемета обстреливали дом напротив, где был их штаб. На рассвете фрицы повылезали из земли, из этажей и побежали. Мы с Абдували тогда стали «снимать» их из автоматов.

Себя я не мог видеть, каким стал за эту ночь. Но Абдували сделался совершенно черным и около рта две глубоких морщины, как у пожилого.

- Где же Зульфия? Почему мы ее не встретили в подземелье? - спрашивал Абдували, очень волнуясь.

В этот же час мы все узнали про Зульфию от связиста Вити. Фашисты захватили подземный ход, они поймали Зульфию и зверски пытали ее. Но она не сказала ни слова о расположении наших войск. Тогда они бросили ее в погреб и заперли. Но из погреба был второй ход, о котором фрицы не знали. Израненная Зульфия с переломанными костями выбралась наружу.

Теперь ее лечат в госпитале. Может быть, она останется жива.

Вот что мы узнали про Зульфию!

Абдували сказал.

- Не думаешь ли ты, Рузимат, что теперь уж мы обязательно должны будем посетить город Воронеж?

- Да, - сказал я, - мы посетим город Воронеж. А сейчас ты едва держишься на ногах, Вали, и по-моему, у тебя рана на плече, кровь запеклась на гимнастерке.

- Ничего особенного, - сказал Абдували. - Я это почувствовал еще ночью. Не говори никому. Помоги мне затянуть потуже платком. Ничего особенного,- повторил он и потерял сознание.