Нисон Ходза - Конец Дракона

Комиссар понимал рискованность своего плана, но иного выхода сейчас не видел.

- Я сделаю все, что прикажете. Но если мне поверят, тогда… - светлые брови пленного сошлись на переносице, скорбная морщина пересекла высокий гладкий лоб. - Значит, я все равно останусь в немецкой армии?! Но я не хочу! Я не буду больше драться с русскими!

Карпов положил руку на плечо словака.

- Если тебе поверят, ты сегодня же будешь в партизанском лагере.

- Каким образом?

Карпов взглянул на часы.

- Сейчас около восьми. В Ряжевске ты будешь не позже половины девятого. Вручишь пакет и сейчас же отправляйся обратно. Скажешь, что таков приказ штурмбаннфюрера. Я буду ждать тебя здесь до одиннадцати часов. Понял?

- Так точно, товарищ. Только бы они поверили,- он с надеждой смотрел на Карпова, стараясь в его уверенности обрести мужество.

- Надо, чтобы поверили. Не так уж умны немцы. Неужели мы глупее их?! И хитрости нам у них не занимать. Все кончится хорошо. Ручаюсь! Через полчаса сам убедишься в этом…

Карпов говорил так горячо, так уверенно, что словак успокоился и даже нашел в себе силы улыбнуться.

- Федор, отдай товарищу автомат, - сказал Карпов.

Федор еще крепче сжал автомат и остался недвижим.

- Ну!! - строгий взгляд комиссара заставил его выполнить приказ.

Когда словак привычным жестом вскинул автомат, Карпов спросил:

- Как твое имя?

- Ян Лукач.

- Так вот, помни, Ян: я тебя жду. Верь мне: сегодня ты попробуешь нашей партизанской каши. А сейчас ты должен расстрелять почти все патроны. И это еще не все. Ты же попал в засаду, отстреливался, валялся в кювете, ползал по земле. Подумай, какой у тебя должен быть вид!

…Через несколько минут словак стал неузнаваем. Без пилотки, в разорванной, грязной одежде, он вывел свой мотоцикл на шоссе, вскочил в седло, и частый перестук мотора забился о стволы старых сосен.

В командирской землянке тускло чадила коптилка. Люба сидела на скамье, а командир легкими неслышными шагами мерил свое подземное жилище: пять шагов вперед, пять шагов назад…

В полумраке лицо командира разглядеть было трудно. Любе хотелось увидеть его глаза, потому что Федор утверждал, что глаза у командира зеленые, а Люба была уверена, что зеленых глаз у людей не бывает. Но командир, не переставая, ходил из угла в угол, и в неровном свете коптилки невозможно было разглядеть заросшее бородой лицо.

- Значит, сколько тебе лет? - Любу удивил его молодой голос. До сих пор ей не приходилось разговаривать с командиром. Она видела его только издали, и, оттого что лицо его заросло густой русой бородой, командир казался ей стариком. - Сколько же тебе лет?

- Четырнадцать.

Продолжая ходить, он вытащил кисет, свернул закрутку.

- Где ты училась перед войной?

- В ряжевской школе. Не в самом Ряжевске, а в слободке.

- А почему не в Ясенках? Ты же пришла к нам из Ясенок.

- В нашей деревне только четырехклассная школа. Я как в пятый перешла, меня и увезли в слободку.

- У кого ты жила там?

- У тети Клавы. У маминой сестры. Маму кулаки убили в коллективизацию. Они моему отцу мстили…

- Отец в армии?

- На фронте. В Ясенки я приехала на каникулы двадцатого, а двлдцать второго - война! Пять дней только и прожила с папой. В армию ушел… А мне велел обратно к тетке Клаве пробираться. От Ясенок до Ряжевска недалеко - сорок километров…

- А ты не поехала?

- Не поехала. Осталась у дедушки.

- Почему отца ослушалась?

Люба замялась. Командир, перестав мерить землянку, остановился.

- Я тетю Клаву не люблю, - сказала Люба едва слышно. - Сама не знаю почему, а только не люблю, и все тут…

- Это бывает, - командир снова зашагал из угла в угол. Казалось, его не удивил Любин ответ. - Ну, значит, осталась в Ясенках, а потом?

- Потом, как немцы стали подходить, деда спрятал меня на пасеке…

- Чего ж он тебя прятал?

- Из-за папы. Мой папа - давнишний коммунист. Он богатеев в Ясенках раскулачивал и секретарем партийным был. Деда мне сказал: «Хоронись, Любаша: убьет тебя фашист за отца!»

- Тебя дед к нам привел?

- Ага. Боялся, что немцы про меня разнюхают.

- Что же ты делаешь в отряде?

- Помогаю всяко. Стираю, кашу варю…

- Дело важное! Молодец! - командир остановился у коптилки, прикурил, и под низким бревенчатым потолком поплыло сизое облачко. - Ну, а про тетку Клаву твою тебе что известно?

- Не-е. .. Как уехала тогда, так и все. Ничего не знаю…

- А вот мы знаем. Живет на старом месте. Торгует овощами на базаре.

- Огород у нее большой…

- Да… - командир остановил на Любе пристальный взгляд, она увидела, что глаза у него и впрямь зеленые.- Скажи, - он сел рядом с Любой. - Скажи, а тетка знает, что ты в партизанском отряде?

- Откуда? Даже в Ясенках никто не знает. Деда сказал всем, что я уехала к тетке Клаве. А тетке отписал, что я в Ясенках… - Люба тихо рассмеялась.- Только деда и знает, где я…

- Это хорошо! - командир притушил о подошву сапога недокуренную цигарку. - А что, если мы отправим тебя к тетке?

Люба по-своему поняла слова командира.

- Я вам в обузу, да? - спросила она дрожащим голосом.

- Что ты, родненькая! - он положил широкую ладонь на крепко сжатый кулачок Любы. - Ты молодец! Потому мы и хотим перебросить тебя к тетке, в Ряжевск, где стоит немецкий гарнизон, где орудует гестапо, где есть железнодорожный узел, через который немцы гонят эшелоны на восточный фронт. Понимаешь, в чем дело?

Люба просияла: это совсем не то, что стоять у котла с поварешкой! Это настоящая борьба!

- Спасибо вам, товарищ командир! Я не испугаюсь, увидите - не испугаюсь! Я не струшу и в немца выстрелить! Только научите меня стрелять…

- Стрелять тебе не придется. Просто будешь жить у тетки.

- Как это - просто жить у тетки? Не хочу!

Командир с любопытством взглянул на нее. Только что девочка казалась такой покорной и слабенькой, а сейчас губы упрямо сжаты, глаза смотрят требовательно, голос звучит решительно.

- Не хочу! Что мне там делать? Все воюют, а мне теткин огород поливать?

- Да, будешь поливать теткин огород и торговать на базаре овощами…

- Не буду! Я не торговка!

- Потому ты и сидишь здесь, в партизанской землянке. С торговкой мы и говорить бы не стали.

- А хотите, чтобы я торговала…

- Послушай меня, Люба. Надо, чтобы ты торговала на базаре. Надо, чтобы к тебе там все привыкли - и немцы, и советские люди. Чтобы все думали, что ты жадная девчонка-торговка. Хвали фашистов, ругай партизан! И жди! Терпеливо жди! Придет час - ты получишь приказ. И от того, как ты выполнишь этот приказ, будет зависеть многое. Быть может, ты приблизишь день нашей победы. Хоть на минуту приблизишь. А ты поду-май, Люба, что значит приблизить победу на одну минуту. За минуту гитлеровцы могут сжечь сотни деревень, сбросить бомбы на головы тысяч наших людей, в эту минуту пуля может поразить твоего отца. Подумай, Люба! Если ты и теперь не хочешь торговать, забудем этот разговор. Пусть все останется как есть: кухарничай, стирай, штопай…