Нисон Ходза - Конец Дракона

- Сирота я… У тети живу… в слободке. Карл Францевич знают… Я у них по-немецки училась…

- Ты умеешь говорить по-немецки?

- Не-е, не успела выучиться… Война началась. Немного слов только знаю.

- Вот что, - он навел на Любу толстый короткий палец. - Останешься здесь. Нам нужна уборщица. Приступай немедленно к работе. Вымой полы и окна. - Теперь он навел палец на Карла Францевича. - Проследите, чтобы работа была выполнена безукоризненно. За плохую работу она будет наказана.

- Слушаюсь! - щелкнул каблуками Карл Францевич.

Он перевел Любе распоряжение начальника и добавил:

- Подожди в коридоре, пока я схожу за мальчишкой. Он ждет тебя на улице. Вдвоем вы уберете быстрее.

Люба не верила своим ушам: значит, Федор на свободе! Конечно, он уже по дороге к Семену Ильичу и завтра вернется в отряд. Какое счастье! И она, Люба, будет теперь работать в гестапо. Это ведь такая удача, такая удача!

Резкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. На пороге стоял Шпильман. На его ладони лежал «вальтер». ..

Сознание возвращается медленно, как бы толчками. Толчок… снова толчок… Как же все это было?

«Вальтер» на ладони немца…

- Вернуть мальчишку! - кричит гестаповец, и Карл Францевич выбегает из кабинета.

Удар по лицу валит Любу на пол. Над нею стоит гестаповец, держа в руках «вальтер». Он что-то орет по-немецки, Люба не понимает его. В ушах тонкий противный звон. Она пытается встать, но удар сапогом в грудь помутил ее сознание…

Она очнулась от крика. Гауптштурмфюрер орал на Карла Францевича. По растерянному виду бывшего учителя Люба поняла, что Федор исчез.

Заметив, что Люба открыла глаза, Карл Францевич что-то сказал гестаповцу.

- Встать! - крикнул тот, глядя с ненавистью на Любу.

Люба с трудом поднялась, но тут же пошатнулась и опустилась на стул.

- Хорошо, сиди, - разрешил Карл Францевич.- Сиди и слушай, что я тебе скажу. Ты должна говорить нам правду, только правду, и тогда тебе ничего не будет.

Мы же знаем, что ты не виновата… Ты слышишь, что я тебе говорю?

- Слышу…

- Сядь к столу. Не можешь подняться? Я помогу тебе… Вот так…

Он помог Любе дойти до стола. На столе поблескивал вороненой сталью «вальтер». Рядом лежали обойма и патроны.

- Заряди, - сказал бывший учитель. - Быстро! - он придвинул к ней пистолет и патроны.

Люба взяла пистолет, руки ее дрожали.

- Быстро, быстро! - выкрикнул теперь уже начальник.

Но Люба не знала, как заряжают «вальтер». Она вертела патроны, не понимая, что надо сделать, чтобы они оказались в пистолете… Немец пристально следил за движениями Любы и наконец ласково сказал:

- Вот видишь, девочка, пистолет не твой, ты даже не знаешь, как с ним обращаться. Ты ни в чем не виновата. Пистолет подкинул тебе мальчишка. Скажи, где его найти, и ступай домой. Ты нам не нужна.

Люба молчала.

- Ты слышала мои слова?

- Да…

- Пистолет тебе дал мальчишка?

- Нет…

- Откуда он у тебя?

- Нашла…

- Где нашла?

- На дороге…

- На какой дороге?

Опять этот противный звон в ушах. Немцы, стол и стулья - все начинает вдруг ползти к потолку…

- Открой глаза!

Жгучая боль… Это немец ткнул в ее руку дымящуюся сигарету.

- Ты знаешь, что мы делаем с теми, кто говорит неправду? Смотри!

Карл Францевич вытаскивает из папки большую фотографию и сует ее в лицо Любе.

- Смотри! С тобой будет то же!

Она видит на фотографии четыре виселицы. На каждой - труп…

- Ты будешь висеть так же! Если не скажешь правду, тебя завтра же вздернут! Откуда у тебя оружие?

- Нашла на дороге…

- Почему ты его не сдала немецким властям? Ты хотела кого-нибудь убить? Но ты не умеешь стрелять. Значит, ты его кому-то несла. Кому ты несла пистолет? Молчишь? Ну хорошо! Ты еще заговоришь! Хочешь, чтобы тебя отпустили сейчас?

- Хочу…

- Тогда говори, кто этот мальчишка? Куда он исчез? Почему он не стал дожидаться тебя и сбежал? Скажи, где его найти, и ступай домой. Мы знаем, ты хорошая девочка. Можешь идти домой, но скажи сначала, где сейчас этот мальчик!

«Привет вам от дедушки…» - вспоминает Люба.

- Ну? - это кричит гауптштурмфюрер. Он подходит к Любе, в губах его зажата сигарета. - Ну?! - он глубоко затягивается, и кончик сигареты вспыхивает злым раскаленным глазом. - Молчишь?! Сейчас я потушу сигарету о твои зрачки. Для тебя это будет луч-ше. Ты не увидишь веревки, на которой будешь болтаться!

- Не упрямься! - говорит Карл Францевич. - Мы все равно найдем его. Скажи, где он, и ступай на все четыре стороны…

«Привет вам от дедушки…»

Снова нависает над ней розовое лицо гестаповца.

Что было потом? Все путается… Сколько дней прошло с тех пор? Два? Десять? Сколько раз ее мучили? Все путается… ничего не вспомнить… Ничего… Каждый допрос начинался одинаково: «Скажи, где найти мальчишку? Куда он шел?» И каждый допрос кончался одинаково: ее втаскивали в камеру и швыряли на каменный пол.

Ночью из каждого угла камеры ей слышался голос гестаповца: «Откуда у тебя оружие? Где мальчишка? Скажи все, мы тебя отпустим…»

«Нет! Нет! Я забыла! Не помню! Не знаю! Нет!» А из черных углов камеры, заглушая все, липнет в ушах жирный голос гестаповца: «Скажи - и ты свободна. Будешь жить! Жить! Жить!»

- Нет! - выкрикивает она еще раз и проваливается в темноту.

Звякнули ключи, заскрипела дверь камеры, и снова ожег выкрик:

- На допрос!

Она очнулась от страшного грохота. Содрогнулась земля, покореженная фанера с треском вылетела из тюремного окна. В камеру хлынул слепящий свет. Превозмогая боль, Люба поползла к окну. От стены до окна - три метра… Целых четыре шага… четыре шага… Как это трудно…

Она все-таки доползла до окна… Яростные гудки машин, выстрелы, вопли немцев не дали ей снова впасть в забытье. Она хотела подняться, взглянуть в окно, но ноги не слушались ее. Она упала на цементный пол и при свете, непрерывно меняющемся странном свете, увидела на полу большие бурые пятна. Люба так и не поняла, что эти пятна - ее запекшаяся кровь…

Звон в ушах заглушил шум за окном. Цепляясь за стену, она все-таки поднялась, ей удалось ухватиться за решетку окна.

Напротив горел взорванный дом. Немецкие солдаты выволакивали из развалин обгоревшие трупы эсэсовцев. «Один… два… три… - считала Люба, не думая, зачем она это делает. - Четыре… пять… шесть… - шевелились беззвучно ее губы, - семь… восемь… девять…»

С воем выскочили из-за угла пожарные машины. Это было последнее, что услышала Люба. Пальцы ее разжались, она опустилась на пол и, не понимая, что сейчас кончается ее жизнь, почему-то вспомнила слова командира: «Быть может, ты приблизишь день нашей победы, хоть на минуту, да приблизишь…»