Нисон Ходза - Конец Дракона

- Не ночевал, пан начальник.

- Где же он был?

- Того не можу знать, пан начальник. Я за ним, как вы приказали, следил до вечера, пока он не вернулся в общежитие.

- Значит, не знаешь?! - Начальник был в гневе.- В случае чего башкой ответишь! Опять бандюги ночью листовки расклеили! Таку саму, как нашли у Гусева. ..

- Это как же понимать, пан начальник! Гусева нет, а листовки клеют…

- Черт его знает! Голова кругом идет! Может, зря нашего Гусева того.. . поспешили, так сказать…

- В гестапо завсегда торопятся…

- Это ты брось! Таких разговоров чтоб я не слышал! С большевиками чикаться нечего! А только я думаю другое… Мне другое подозрительно…

Шевчук молча выжидал, что скажет пан начальниц.

- С чего Гусеву было связываться с подпольщиками? На что рассчитывал? Им же про него все известно. Они его убить пытались. А?

- Ума не приложу, пан начальник. С чего бы ему?

- Вот и мучит меня догадка…

- Какая, пан начальник?

- А вдруг Гусев говорил правду? Про Колпакова? Неужели мальчишка обвел нас? Подпольщикам не удалось, а ему, крысенышу, удалось! Заставил нас повесить нашего же человека! Гусева! Такого работника! Ручаюсь, ту листовку ему подбросил сам Колпаков!

У Шевчука от изумления отвисла челюсть.

- Господи, царица небесная!

- Обвел, обвел, сукин сын! - Лицо начальника стало багровым.

- Сейчас я его притащу! - Шевчук бросился к дверям.- Я из него правду коленом выдавлю!

- Стой! Повремени! До ночи. А уж тогда…

- До ночи? - Шевчук непонимающе смотрел на начальника,- Чего откладывать?

- Сегодня праздничный концерт для господ немецких офицеров. Этот крысеныш будет вечером крутить там картину. Сам же я его устроил туда! Ручался за него господину штурмбаннфюреру! Подпольщика - в офицерский клуб! А? В гестапо из меня за такое жилы вытянут. .. И семью в распыл пустят! А?

Он ждал утешающих слов от своего помощника, но Шевчук, ошеломленный предположениями начальника, тоже не знал, как теперь быть.

- Безвыходное положение, - сказал он уныло.

- Без паники! - сердито бросил начальник. - Слушай в оба! Немцы о наших подозрениях ничего не должны знать. Сегодня вечером мальчишка открутит свою картину, а после ты проводишь его в общежитие к пожарникам. .. И там с ним случится беда. Крысенок попадет под пожарную машину. Кумекаешь?

- Эге ж! Неплохо придумано!

- Плохо нам нельзя! - самодовольно сказал начальник.- Сейчас отправляюсь к господину штурмбаннфюреру. Получу на тебя пропуск в клуб. Чтобы ты находился весь вечер с ним в будке. Понял? Как только он кончит крутить, выйдешь с ним и доведешь его до общежития. Там мы его встретим, как положено… Уяснил?

- Эге ж!-крякнул повеселевший Шевчук. - Будьте уверены - приведу! Не таких скручивал!

За час до начала в моей будке появился Шевчук. От него несло водкой. Я сказал, чтобы он немедленно уходил, потому что сегодня в будке нельзя находиться посторонним - и у меня из-за этого будут очень большие неприятности. Но Шевчук засмеялся и сказал: «Неприятностей у тебя больше не будет, об этом мы уже позаботились». И он показал мне специальный пропуск во все помещения офицерского клуба.

- Послали, чтобы, в случае чего, оказать тебе помощь,- объяснил он, глядя на меня ласково…

Сеанс начинался в двадцать один час, а в двадцать часов пятьдесят пять минут все уже сидели на своих местах. Я сосчитал: сто сорок три немца, из них - один генерал. Генерал в обществе двух полковников и начальника гестапо сидел в единственной ложе нашего клуба. Начальник гестапо не переставая что-то говорил, а генерал, широко открыв рот, откинувшись на спинку кресла, покатывался со смеху.

Я смотрел, как смеется генерал, и тоже улыбался…

. Ровно в двадцать один час в зале стало темно, я запустил картину. Это был фильм о Польше. Как армия фюрера завоевывала Польшу. На экране рвались снаряды, выли пикирующие бомбардировщики, рушились с грохотом дома, полыхали пожары, падали убитые, в ужасе метались живые. В конце картины на экране появился фюрер. Все вскочили и трижды выкрикнули:

- Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль!

Фильм окончился. Через десять минут должен был начаться концерт, а после концерта мне следовало показать еще один фильм - встречу Гитлера с Муссолини.

В будке было жарко. Я снял с себя куртку, рубаху и остался в одной майке.

- Распарило?- спросил весело Шевчук. - Ничего, вот выйдем на улицу - охладишься.

- Душно, - подтвердил я. - Будь ласка, пан Шевчук, помоги мне перемотать пленку.

Я вынул из коробки пленку и ахнул.

- Что стряслось? - спросил Шевчук.

- Дали рваную пленку. Ну, будет им завтра!

Я это безобразие так не оставлю! Сообщу, куда полагается!

- Чего ж теперь делать? - поинтересовался Шевчук.- Рваную, что ли, пустишь?

- Склею. Это быстро! - Я открыл дверку шкафа. И снова меня ждала неудача.

- А черт! Клей кончился! - сказал я с досадой и швырнул пустую бутылку в угол. - Хорошо, что в кладовой есть запасная. Придется бежать в кладовую.

- Где ж та кладовая? - с лица Шевчука исчезла улыбка.

- В подвале. Только бы кладовщик был на месте!

Последние мои слова Шевчук, может быть, и не разобрал: духовой оркестр немецкого гарнизона грянул военный марш. Шевчук бросил взгляд на крюк, где висели мои куртка и рубаха.

- Одеваться не стоит, - сказал я. - Только куртку накину. Здесь близко.

- Только чтобы быстро! - На лице Шевчука мелькнула ухмылка.

Я вышел в полутемный коридор. Надрывались медные трубы оркестра, ухали барабаны, взвизгивала противно флейта.

Через минуту я был уже на улице, но даже здесь был слышен этот гнусавый визг флейты.

Черная густая ночь придавила мне плечи, Я двигался почти ощупью, едва передвигая ноги. Не знаю, что со мной случилось, но мне вдруг захотелось спать, ужасно захотелось спать. Я не сомневался: стоит сейчас прислониться к чему-нибудь - и я мгновенно усну. Нет, мне нельзя было останавливаться, я шел и шел, пока не оказался на пустынной окраине города.

И здесь я услышал отдаленный грохот двух взрывов, один за другим! Точно такой же грохот тридцать - сорок минут назад сотрясал на экране маленькие города Польши.

И, глядя на экран, немецкие офицеры восторженно кричали: «Зиг хайль!».

Взрывы точно разбудили меня, и я побежал по кривым закоулкам пригорода. На повороте я оглянулся и увидел далеко в городе огненный столб, словно смерч, подпирающий черное небо. Багровый дым пожарища затягивал звезды и отбрасывал на землю розоватую тень. Я добежал до знакомого дома, дверь была открыта, меня ждали. Человек, лицо его в темноте нельзя было рассмотреть, сжал меня в объятиях, и я почувствовал на щеке прикосновение его шершавых губ.