Вацлав Чтвртек - Трое нас и пёс из Петипас

Я заглянул в банку. В ней лежала трава, под травой – немного глины, а в ней копошились червяки. Они и вправду были длинные, как змеи.

– Смотри, Тонда, я накопал их под капустой, – сказал пан Людвик. – Но ты их лучше собирай вечером в траве, а то испортишь мне грядки.

Я осторожно прикрыл червяков травой и с гордым видом посмотрел на банку. Не так уж много ребят ловят рыбу на червяков, которых накопал настоящий морской капитан!

Затем я уселся между грядками и впервые за все свое пребывание в Петипасах почувствовал радость. Светило солнце, пахли цветы, на деревьях приятно зеленели маленькие яблоки и груши, в воздухе весело гонялись друг за другом бабочки. Через доски забора в сад пробрались два цыпленка и ходили, как привязанные, за паном Людвиком, ковыряя в земле.

Пан Людвик сказал им: – Смотрите не съешьте у Тоника червяков в банке!

Он сказал это таким добродушным голосом, что его не испугался бы даже самый маленький цыпленок.

Закончив грядку, пан Людвик выпрямился и очистил мотыгу о кусок дерева.

– Теперь, Тоник, мы немного отдохнем, а потом покажем петипасским карпам!

И мы расположились на траве под самой большой яблоней в саду. От неё падала густая тень, лишь иногда мелькали сквозь ветки светлые пятна. Это ветер играл с листвой яблони. Пан Людвик сорвал несколько листков щавеля, неторопливо пожевал их, дал и мне попробовать. Никогда я не ел такого вкусного щавеля! Я чувствовал себя прямо на седьмом небе.

Но потом мне стало ещё лучше: мы начали говорить о море, о кораблях и о моряках. Как раз в это время по синему небу – оно просвечивало сквозь листву яблони – проплыло большое-пребольшое облако, очень похожее на корабль. Я показал на него пальцем:

– Пан Людвик, какой это корабль – двухмачтовый или трехмачтовый?

Пан Людвик прожевал листик щавеля, надвинул фуражку с якорем на самые глаза и только тогда ответил:

– Нет, брат, это что-то побольше. Я бы сказал, что это трехмачтовый, да ещё под полными парусами.

Белое трехмачтовое облако плыло прямо над нашей головой, и мы любовались им.

– Скажите, пан Людвик, а море бывает таким же синим, как небо?

– Бывает, братец. Море похоже на огромное зеркало. Сверху в него как раз и глядится небо.

Тем временем наш корабль-облако проплывал меж двух больших тёмных туч. Но для него это были не тучи, а настоящие огромные материки.

Я опять спросил пана Людвика:

– А нелегко, наверное, проплыть кораблю меж двух материков?

Пан Людвик пожал плечами:

– Это зависит от того, какой корабль и как далеки друг от друга эти материки.

И тут я ловко перевел разговор на другую тему – пусть капитан Людвик расскажет о себе!

– Но от капитана это, наверное, тоже зависит?

– Конечно, братец! Однако посмотри на небо. Теперь нашему капитану придется попотеть!

Наш корабль-облако плыл через пролив. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним появились три островка с извилистыми берегами. Корабль-облако все ближе и ближе подплывал к скалистому побережью. Я посмотрел на капитана Людвика. Взгляд его стал тревожным и мрачным.

– Как бы нам, братец, не потерпеть крушение. Ну и капитан же на нашем корабле! Какая-то размазня!

Я зажмурил глаза. Когда я открыл их снова, корабля как не бывало. Он врезался в остров, мачты закачались, паруса разорвались, и обрывки их уже куда-то уносил ветер.

– Пан Людвик, мы потерпели кораблекрушение!

– Вижу, Тоник. И это очень обидно.

– Но ведь с вами было гораздо хуже?

Пан Людвик пропустил эти слова мимо ушей. Сунув руку в карман, он вытащил оттуда платок и вытер капли пота со лба.

– Ты что-то сказал, Тоник?

Весь мой хитроумный план сразу развалился. Я замолчал. Мне не хотелось возвращать капитана Людвика к тяжелым воспоминаниям. Но пан Людвик уже почуял неладное. Приподнявшись на локтях, он повернулся ко мне:

– А ты что покраснел?

Я смутился:

– Вам же было ещё хуже, ведь вы потерпели кораблекрушение ночью!

– Что за ерунду ты болтаешь, Тоник?

А может, он и вправду забыл бурную ночь у незнакомых скал? Я решил ему напомнить. Подвинулся к нему поближе и прошептал почти в самое ухо:

– Берег Слоновой Кости!

– Что такое? – ещё больше удивился пан Людвик.

– «Южный крест»! – не отступал я.

Пан Людвик посмотрел на меня какими-то странными глазами.

– Мне все известно! Вы были когда-то капитаном и потерпели кораблекрушение у Берега Слоновой Кости.

– Да? А скажи мне, пожалуйста, Тоник, где ты набрался такой чепухи?

Теперь настала моя очередь удивляться.

– Ты что, придумал все это сам?

Я не выдержал:

– А почему же вы носите эту фуражку с якорем?

Пан Людвик снял свою фуражку и внимательно посмотрел на неё.

– Да, действительно якорь, – оказал он тихо. – А я и внимания не обращал, так и ношу её вот уже два года.

– А борода, а корабль из хлебной горбушки?

Как мне хотелось, чтобы пан Людвик был настоящим моряком! Вы даже представить себе не можете.

– У вас и походка, как у заправского моряка!

Но пан Людвик только пощелкивал языком, недовольно покачивал головой и все время повторял: «Тоник, Тоник, ты все перепутал, все…» Потом поднялся с травы и сказал:

– Давно уж мне не было так обидно! – и снова подсел ко мне. – Ведь я, Тоник, даже моря ни разу не видел. И как это тебя угораздило выдумать такое?

Потом он объяснил мне, что бороду носит просто так, что морской присказке о горбушке хлеба его научил петипасский перевозчик, а морская походка…

– Знаешь, Тоник, мне ещё отец говорил: «Гонзик, ходи как следует, а то качаешься на ходу, как моряк».

Значит, пан Людвик не был моряком!!

Пропала моя последняя радость в Петипасах! Я вскочил с травы и кинулся к дому, чтобы не зареветь прямо на глазах у пана Людвика.

– А как же карпы? – крикнул он мне вслед.

Но я даже не оглянулся. Он как-то сразу перестал мне нравиться. И виноват в этом был он сам – какое право он имел походить на моряка, если ни разу не видел моря?

Пробегая мимо клумбы, я нарочно сорвал какой-то цветок, хотя цветы рвать не разрешалось. Но я прямо не помнил себя от злости.

Оглянулся я лишь у самого дома. Пан Людвик стоял под яблоней с фуражкой в руках и пристально рассматривал на ней якорь. И вдруг поднял руку с фуражкой и размахнулся. Может, он и бросил фуражку на землю – не знаю, не видел, – но было ясно, что он и вправду здорово расстроился.

Я пробежал через веранду и влетел к себе в комнату. На столе лежало письмо, которое я хотел отослать Руде Драбеку. Я взял ручку, жирной чертой перечеркнул все, что было написано о пане Людвике, а внизу приписал:

«В этих Петипасах живут ужасные люди. Никогда не поговорят с тобой о важных вещах, даже если ничего не делают, просто моют посуду. Или ещё лучше – похожи на моряков, а сами даже моря ни разу не видели».