Вацлав Чтвртек - Трое нас и пёс из Петипас

– Если встретишь этого пана Людвика, не спутай его с моряком.

О привидении я не стал рассказывать. Днем это как-то не производит впечатления. Ну кто поверит в привидения, когда так светит солнце! И Руда стал бы просто надо мной смеяться. Лучше рассказать ему о привидениях вечером, когда стемнеет.

И после каждой фразы я повторял:

– Ты был прав, Руда. Петипасы ужасное место!

– Понятное дело, – соглашался Руда.

А я припоминал, что бы ещё ему рассказать. Да! Об учителе!

– Представь себе, Руда, а ведь учитель-то меня уже экзаменовал. Задал мне труднейший вопрос о Кази.

Руда перестал воевать с крапивой:

– Какой учитель?

– Ну тот, что спрашивает даже во время каникул!

– Что ты болтаешь! Не сочиняй! – Но вдруг покраснел и сразу поправился: – А-а, вспомнил!

Он ловко повернулся на каблуке и крикнул:

– Смотри-ка, семь голов одним ударом! – и снова принялся сражаться с крапивой.

Мне показалось странным, что Руда не сразу вспомнил об учителе, – ведь сам же меня предостерегал. Но немного погодя я заметил ещё более странную вещь.

На этой улице за каждым забором были видны собаки. Одни стояли за калитками и молча смотрели на нас, другие бегали вдоль заборов, просовывая носы через доски. И – странное дело! – если к забору подходил я, собаки начинали ворчать, скалить зубы и вовсю лаять, но, едва к забору приближался Руда, все собаки принимались вилять перед ним хвостами.

По биологии мы проходили такое правило: любой опыт требует многократного повторения, только тогда можно верить его результатам. Я повторил опыт с собаками у четырех заборов и двух калиток. Пять псов из шести лаяли на меня и виляли хвостами перед Рудой. И лишь один не делал ни того, ни другого. Он был просто стар. У него уже росла белая борода. Я поделился с Рудой своим «опытом» и спросил, почему собаки на него не лают.

Руда тут же отскочил от забора, выбежал на середину шоссе и закричал, окончательно разозлившись на меня:

– Тебе что, мало опытов в школе, так ты решил заняться ими во время каникул? Просто собаки любят коричневый цвет, а у меня коричневые штаны.

– Допустим! А почему они лают на меня?

– Так у тебя же красные трусы, понятно? А собаки терпеть не могут красный цвет.

Затем Руда прибавил шагу, чтобы побыстрее покинуть улицу, где было так много собак.

Наш папа как-то говорил мне, что собаки цвета не различают. Значит, Руда просто врал! Пес Лесан на Лазецкой мельнице никогда не обращал внимания, в каких я хожу штанах – красных или коричневых, – он все равно меня любил. А кого обычно любят собаки? Конечно, того, кого они хорошо знают. Я кинулся вслед за Рудой и догнал его на перекрестке, где росли три больших каштана.

– Высокие, правда? – спросил меня Руда как ни в чем не бывало. – Жаль только, что это не груши. Сейчас бы они уже поспели.

Но я не поддался на эту удочку. Во-первых, я сказал, что настоящие груши поспевают лишь осенью; во-вторых, спросил:

– Послушай, Руда, знают тебя, что ли, все эти собаки? Недаром же они виляют перед тобой хвостами!

На это он ответил мне, что яблоки любит ещё больше, чем груши. И вдруг бросил прут, сделал большие глаза и прошептал:

– Тише! Кажется, слышу речку!

Едва я услышал слово «речка», как сразу забыл обо всех собаках. И тоже навострил уши.

После книг я больше всего на свете люблю реку. У реки мне всегда хорошо, без конца могу смотреть на неё, слушать её шум. Я знаю всех рыб, живущих в реке, всех птиц, которые обычно летают над ней.

Я затаил дыхание. И правда, где-то совсем близко слышалось журчание воды. Порой казалось, что шумит плотина. Я огляделся вокруг. Справа от дороги виднелся высокий холм, обложенный внизу большими камнями. На холме росло несколько деревьев. Среди деревьев стоял желтый дом. За домом шумела река.

Река оказалась не очень широкой, но приятной на вид. Вверху пенилась вода у плотины. Пониже виднелись песчаные островки, на них рос вербовый кустарник. Река текла между островками, разбиваясь на семь рукавов. Потом рукава сливались, и река катилась дальше спокойно. Она протекала под деревянными мостками, по которым могли ходить люди. Возле мостков была широкая пристань для парома.

Затем река сворачивала влево и терялась за поворотом. У поворота поднимались высокие скалы, поросшие лесом.

Я ещё не успел как следует разглядеть Бероунку, но сразу понял, что буду любить её не меньше, чем Лужнице.

Из-за реки я чуть не забыл о Руде. Он стоял, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, и непрерывно подгонял меня:

– Ну что, двинемся дальше?

В то же время Руда не отрываясь смотрел на пристань, где на якоре стоял паром. Там, возле парома, на мелководье играли какие-то мальчишки и девчонки. Одни из них раскачивали паром, другие просто бродили по воде у берега. Только один мальчишка стоял неподвижно с удочкой в пуках Щ он ловил рыбу. Удочка у него несколько раз дергалась, но рыба все время уходила. Он не умел её как следует подсечь.

Когда-то я тоже не умел подсекать рыбу. И мне, конечно, захотелось научить этого мальчишку.

Но, едва я сделал шаг к парому, как Руда схватил меня сзади за трусики.

– Тонда, прошу тебя, не ходи туда!

Сегодня Руда мне вообще казался каким-то странным: теперь же я и вовсе ничего не понимал.

Продолжая держать меня за трусики, он просил, уговаривал:

– Пойдём-ка лучше домой! Там одни чужие мальчишки. Они изобьют тебя, и ты все каникулы будешь сгорать от стыда.

Если мальчишки собираются драться, это всегда видно по их лицам. Но эти, у парома, только с любопытством посматривали на меня. И ещё я знаю: когда ребята готовятся к драке, то обычно шушукаются меж собой, а эти разговаривали во весь голос.

Я вырвался из рук Руды и побежал к парому. Руда кинулся было за мной, но, пробежав несколько шагов, остановился.

Мальчишки и девчонки перестали играть и уставились на меня. Я не знал, как надо здороваться с петипасскими ребятами, и поэтому крикнул:

– Добрый день!

И все мне ответили хором:

– Привет!

Из этого я сделал вывод, что ребята в Петипасах ничем не отличаются от пражских. Теперь я знал, что надо делать дальше. Поднял плоский камень и пустил его по воде, сделав пять «лягушек». Тогда самый рослый мальчишка тоже поднял камень и сделал семь «лягушек». После этого я заговорил с ним:

– Да, приятель, это у тебя получается, а вот брат у тебя сплоховал – кто же так ловит рыбу?

– А это вовсе и не брат. Это Лойза Салих. Просто у нас одинаковые трусики, – объяснил мне рослый мальчишка. – Меня зовут Грудек, мой отец работает на мельнице.

– А ты знаешь этого Лойзу Салиха? – спросил я мальчишку.