Николай Морозов - Юта

- Зачем же? Посмотри: ты ещё такая слабенькая!

Варвара Васильевна добавила:

- Мы прекрасно управляемся и без тебя.

- Я соскучилась по Волне. Я только посмотрю.

- Ну ладно, - согласилась Варвара Васильевна.

На улицу Юта выскочила первой. Немного постояла, прислонившись к придорожному тополю: с непривычки закружилась голова. Потом зашагала по дороге, подставив бледное лицо под прохладные струи лёгкого ветерка.

Когда она подошла к заводу, из будки выбежал Фриц с автоматом на груди.

- О-о! Юта! Мольёдец! Guten Tag! - Лицо молоденького немца осветилось неподдельной радостью.

Юта содрогнулась и в ужасе отпрянула: ей показалось, будто она видит, как этот немец расстреливает Таню и Мишку, - её глаза отвыкли видеть солдат в немецкой форме с автоматом.

- Юта! Это есть я, Фриц! - Немец смутился, но шагнул вперёд, навстречу девочке.

Юта снова отступила и вдруг гневно спросила:

- Что тебе надо от меня?

- Я есть Фриц, - забормотал сбитый с толку немец. - Ты больше не больной… Я рад… Почему Юта злой?.. Кри-чаль меня…

- «Кричаль, кричаль!.. Почему?..»! - со злостью напустилась она на него.

Подошли Николай Алексеевич и Варвара Васильевна.

- Кто это тут так расшумелся? - Почувствовав что-то неладное, Николай Алексеевич решил превратить всё в шутку.

- Юта злой, кричаль меня. Почему? Я ничшево пльёхо девочка не делайн.

- Не делал, говоришь?! - воскликнула Юта.

Николай Алексеевич, увидев, как потемнели глаза девочки, попытался увести её.

- Ну, ну… Довольно вам тут. - Обняв Юту за плечи, он подтолкнул её к дверям будки.

Когда дверь будки, в которую вошли Юта и Николай Алексеевич, захлопнулась, Варвара Васильевна объяснила немцу:

- Она ещё больная.

- Да, да… Юта очень больен, - успокаиваясь, сказал Фриц. - Я жалько Юту. Девочка не надо тут ходить. Холь-ёдно, снег…

В этот вечер Юта легла рано. Закрыла глаза, однако долго не могла заснуть.

Вот лежит она, а перед глазами откуда-то появляются Таня и Мишка, как живые: Мишка на коне, в одной руке у него ремённая плётка, а в другой - большой букет сирени; Таня без очков, она смотрит на небо и чуть-чуть улыбается, одними только губами, пухлыми, полураскрытыми… Юта представляет себе, как их ведут на расстрел: руки у них связаны толстыми, грубыми верёвками, одежда разорвана и свисает с плеч клочьями, лица в кровоподтёках… Юта открывает глаза - проступившие слёзы жгут их.

Потом Юте вспомнились вечер в цыганском таборе, сказка старой цыганки о девушке, которая бросилась в кипящий металл ради спасения своей страны от врагов. Она ясно увидела эту картину. И девушку она узнала: это была Таня; а когда её поглотил бурлящий металл, на Танином месте она увидела себя.

«Пойду к партизанам. Попрошу автомат, такой, как у Бориса. Без него мне никак нельзя. Вот только где их найти?»

Желание уйти к партизанам не покидало Юту. Наоборот, оно росло по мере того, как наши войска одерживали на полях сражений победу за победой. Чуть ли не каждый день становилось известно об освобождении того или иного города: Великие Луки… Элиста… Моздок… Нальчик… Кисловодск… Пятигорск… Новочеркасск… Россошь… Миллерово… В середине января праздновали радостное событие - завершение прорыва блокады Ленинграда, - а уже 3 февраля самолёты сбросили листовки, извещавшие население оккупированных районов о ликвидации окружённой на Волге трехсоттридцатитысячной ударной группировки немецко-фашистских войск.

Наступил перелом во всём ходе войны. Началось изгнание врага с нашей земли.

Юта не знала, где партизаны, и с нетерпением ждала лета. «Будет тепло, - решила она, - сама их найду».

С нового года немцы стали ещё больше усиливать охрану завода. На противоположном берегу речки установили зенитную батарею. Вскоре в деревню прибыла воинская часть. Во многих домах поселились немцы, загнав хозяев в кухни, клети и сараи. Те, кого захватчики оставили совсем без крова, вырыли себе землянки.

Весной на стенках домов появился приказ: под угрозой расстрела запрещалось кому бы то ни было появляться на улице после восьми часов вечера; отлучаться из деревни можно было лишь с особого разрешения. Павлу Петровичу, жившему в соседней деревне, пришлось перебраться в землянку одного из заводских рабочих.

На Николая Алексеевича этот приказ не распространялся. Ему был выдан специальный пропуск. Теперь новости доходили в деревню только через него.

В конце мая Николай Алексеевич привёз из городка неприятную весть: гестапо арестовало большую группу молодёжи по подозрению в связи с партизанами.

Через неделю стало известно, что арестована Надя Бокова. Узнав об этом, Юга втайне от Николая Алексеевича и Варвары Васильевны собрала свои вещи.

На следующий день после обеда Варвара Васильевна не пустила Юту на завод:

- Убери-ка лучше посуду, а потом почитай.

Юта вымыла посуду, принесла из сарайчика дров и принялась подметать пол. Вдруг она услышала, как кто-то взбежал на крыльцо и нетерпеливо застучал в дверь. Юта вышла в сени. За дверью раздался девичий голос:

- Открой скорей! Это я… Лида.

Юта открыла.

В сени вбежала испуганная Лида Самохина, темноволо- сая девочка с косичками, двоюродная сестра Бориса Рязанова.

- Наших немцы забрали! - со слезами на глазах проговорила она, захлопнув за собой дверь, и тут же добавила: - Тебе надо бежать. Они и тебя заберут.

- Кого забрали? - ослабевшим от испуга голосом спросила Юта.

- Павла Петровича, Николая Алексеевича, тётю Варю, Серёжку, Валю… Многих… Беги сейчас.

- А как же они?

- Павел Петрович так велел сказать. И ещё сказал, чтоб ты деревни стороной обходила. Дойдёшь до хутора - там живёт бабушка Стеша…

Лида подробно рассказала, как найти бабушку Стешу, под конец произнесла:

- Она тебя проводит к партизанам.

- Может, их отпустят…

- Какое там отпустят! Один немец знаешь как ударил Павла Петровича! В лицо… Закричал: «Большевик! Вы все тут большевики!» Давай скорее! Через огород и… Никто не увидит: все немцы на заводе, полицаи тоже. Давай!

Юта побледнела. Её сердце сжалось при мысли, что людей, которые за это время стали ей такими близкими, родными, может постигнуть участь Тани и Мишки.

Швырнув голичок в угол, она быстро влезла на печку.

- Говорят, они собираются угонять лошадей в Германию, - сказала Лида.

- Угонять лошадей? Когда?

- Скоро. Может быть, сегодня… Начальником теперь этот… Максим. Вместо Николая Алексеевича.

Юта, держа в руках котомку, спустилась с печки.

- До хутора восемь километров… Пока я доберусь… - Юта перекинула котомку через плечо. - Успеть бы сказать партизанам!

Она первой вошла в сени и через мгновение проскользну- ла в маленькую дверь, которая вела в хлев, откуда можно было незаметно проникнуть в огород.