Николай Морозов - Юта

- Куда едешь? - Мальчишка вытер овчинной рукавичкой нос и вскинул на Юту сердитые глаза.

- На Берлин, если дорога тут проходит, - нарочито серьёзно сказала Юта.

- Эк-к куда хватил! Маненько задержаться придётся. Вон в этой деревеньке. - Мальчишка мотнул головой в сторону деревни и громко шмыгнул носом.

- А как маненько-то? - подлаживаясь под тон мальчишки, спросила Юта.

- Ишь ты какой! Всё скажи ему… А ну, слазь! Пошли к командиру! Слазь, тебе говорят! - Видя, что Юта и не думает слезать с лошади, мальчишка уступил. - Ну, поезжай так. Только тихо.

- Ладно. Поеду тихо, - согласилась Юта.

У крайнего домика Юта увидела Бориса Рязанова и Анатолия Орлова. У Бориса была забинтована голова. Они пили- ли дрова на колченогих козлах, покрикивая друг на друга. Юта не сдержала чувства радости:

- Давай!.Давай! Замёрзли, что ли?

Мальчишка сурово взглянул на неё и с достоинством заговорил, обращаясь к партизанам:

- Дяденька! Это я его привёл. Издалека увидел. В окно смотрел и увидел. Дай, думаю, в бане схоронюсь и погляжу, кто на лошади разъезжает. А он говорит: на Берлин еду.

Никто не перебивал его: понимали, что мальчишке очень хочется, чтобы на него обратили внимание.

- Молодец, Ванюшка! - похвалил мальчишку Борис.

В этот момент из домика выбежала Лиля.

- Боже мой! - воскликнула она и кинулась к Юте.

Юта сползла с седла прямо в объятия подруги.

Лиля несильно поколотила её по спине кулаком:

- Юта! Ютка! Ты с ума сошла! Что ты наделала?! Тебе не стыдно?

- Ни капельки! - очень весело ответила Юта, чувствуя, что Лиля не столько осуждает её, сколько радуется встрече.

- Как же ты через фронт-то?..

- Никакого я фронта и не видела. Где-то рядом палили из миномётов, а я в том месте лесом… Боюсь, Волне ноги попортила: снегу много, а под ним коряги да пни.

- Тебе повезло. Нашла щёлочку. А нас немцы потрепали. Не помоги пехота да танки - плохо бы нам пришлось. - Лиля вдруг заговорила о другом: - Ой, и попадёт тебе от дяди Коли!

- Наверно, попадёт, - сказала Юта. - Пойдём к нему.

- Девчонка! Наша… - вдруг произнёс Ванюшка разочарованно и, понурив голову, побрёл обратно к бане.

Николай Николаевич встретил Юту подчёркнуто сухо, как встречает отец напроказившего ребёнка. Выслушав её объяснения, он поморщился и, досадливо пристукнув кулаком по столу, укоризненно произнёс:

- Зачем ты это сделала?!

- Зачем?.. - Юта подняла на командира удивлённые глаза и ответила с какой-то напряжённой серьёзностью и даже с обидой: - И вы ещё меня спрашиваете об этом, товарищ командир?

Николай Николаевич вдруг понял: перед ним уже не та девочка, что была раньше, - она требует, чтобы с нею разговаривали, как со взрослой. И всё-таки что-то мешало ему отказаться от роли рассерженного отца.

- Это не шутки, Юта. Ну что теперь с тобой делать?

- Дайте мне мой карабин, товарищ командир, - тихо, но решительно сказала Юта.

Партизаны медленно и тяжело двигались по заснеженному торосистому льду Чудского озера. Люди не спали вторую ночь.

Позавчера отряд наткнулся на крупную немецкую часть и после часового боя, потеряв обоз, прорвался к озеру. Уходя от преследования, отряд растерял последние остатки продовольствия. И вот теперь измученные голодом, холодом и бессонницей люди еле волочили ноги.

Шагая бок о бок с Михайловым, Николай Николаевич беспокойно оглядывался назад: партизаны брели молча, лица их были суровы; казалось, у каждого сейчас только два желания: есть и спать. Он боялся увидеть в их глазах укор, словно был виновником всех бед, свалившихся на отряд.

Его не покидало неприятное воспоминание о случае, который произошёл вчера вечером. Молодой здоровяк-партизан вдруг опустился на лёд и, обхватив голову руками, затрясся в судорожном рыдании:

- Не могу больше! Не могу!

Николай Николаевич, шагнув было к парню, в сердцах решил накричать на него, но в последний момент сдержал себя, подумав: лучше, если это сделают его же товарищи.

Но партизаны не стали ни кричать на парня, ни уговаривать его. Они остановились в нескольких шагах от него, молча вздыхали, не то укоризненно, не то сожалеюще, и, как показалось Николаю Николаевичу, с болью смотрели на вздрагивающие плечи парня. Николай Николаевич растерялся. Он понимал, что ему, командиру, сейчас нужно что-то делать, как-то действовать, - нельзя допустить, чтобы люди поддались губительному чувству безволия. Ещё несколько минут назад казалось: стоит пристыдить парня, и всё образуется. Теперь он усомнился в этом и стал лихорадочно искать другой выход из создавшегося положения.

И вдруг негромкий девичий голос прервал его мысли:

Напевала Юта.

Делала она это как бы для себя - напевала и смотрела куда-то в сторону.

Вначале эта шуточная пионерская песенка показалась Николаю Николаевичу какой-то странной нелепостью. Не сама песенка, а то, что она зазвучала в такой совсем неподходящий момент. Вскоре, однако, сам того не замечая, Николай Николаевич стал внимательно прислушиваться к каждому её слову, и слова эти заставили его невольно улыбнуться.

Всхлипывания парня раздавались всё реже и реже. Голос Юты становился сильней, бодрей, озорней:

Песенка кончилась, и тогда до сознания Николая Николаевича дошло, что сам он про себя подпевал Юте. Да и про себя ли? Не слишком ли громко? Он мельком взглянул в лица партизан - кажется, лица немного подобрели, стали помягче, поприветливее.

Парень перестал всхлипывать. Вытерев глаза рукавом полушубка, он поднялся, стряхнул с ватных штанов снег и, не говоря ни слова, зашагал вперёд.

Отряд молча двинулся дальше…

К утру подморозило. Над горизонтом, в туманной дали, появилось мутное солнце.

А скоро впереди показалась тусклая полоска берега.

- Товарищ командир, смотрите, земля! - радостно воскликнула Юта, первой заметив берег.