Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

- Зима! - сказали мы и легли спать. Михалыч оказался прав. За ночь нападало много снега, к утру разъяснело и чуть-чуть подморозило.

Первое зимнее утро. Вся земля укрыта белым пушистым покрывалом, всё так и блестит на солнце. Это не просто утро, а праздник земли. И как ужасно, что нельзя его праздновать как полагается, нельзя достать из кладовки санки, лыжи и бежать кататься с горы. Вместо этого надо идти в школу - писать, читать и решать противные примеры по арифметике.

Мучительно долго тянулся в школе этот светлый, по-зимнему радостный день.

Пообедали и опять в школу - готовить уроки. Так и не пришлось как следует порадоваться первому снегу, слепить деда-снеговика, построить снежную крепость. Одно только и утешало, что до воскресенья остался всего один день.

В субботу вечером я уже был у Петра Ивановича.

- Ну, как дела? - волнуясь, спросил я.

- Всё, сынок, в полном порядке, - отвечал тот. - Точок в саду расчистил, сетку приладил. На точок конопли насыплем да рябинки понакидаем. Глядишь, завтра с утра кто-нибудь и пожалует на наше угощение. Только ты, сынок, утром не мешкай, пораньше приходи. Птица, она с утра еду себе ищет. Утречком самое время её ловить.

Я обещал прийти как можно раньше, распрощался и пошёл домой.

Наутро я заявился к Петру Ивановичу ещё до восьми часов.

- Вот молодец, сынок, что не проспал! - похвалил он меня. - Сейчас оденусь, и отправимся счастье попытать.

Мы пришли в садик, подсыпали конопли на точок, подбросили туда же пригоршни две свежей рябины, попробовали, хорошо ли действует сеть, и, убедившись, что всё в порядке, отошли в сторонку шагов за тридцать от точка. Там стояла старая беседка. В неё мы и спрягались. Чтобы в беседке было удобнее сидеть и караулить птиц, Пётр Иванович устроил внутри низенькую широкую лавочку, а по сторонам между столбиками натянул какую-то старую холстину.

Через холстину ветер не продувал, так что в беседке оказалось тепло и уютно.

Мы уселись на лавку, приподняли немного с одного края холстину и стали наблюдать. На наших глазах занимался тихий зимний день. Было пасмурно. С низкого пепельно-серого неба изредка опускались вниз большие, похожие на клочья ваты, мохнатые снежинки.

Ветви разросшихся яблонь и груш, казалось, были увешаны сплошной массой ослепительно белых цветов.

В этот тихий зимний денёк старый сад вновь расцвёл; расцвёл, может быть, не так молодо, как весной, но зато не менее пышно и красиво.

Мы сидели с Петром Ивановичем совсем рядом, прижавшись друг к другу, и молча всматривались в пушистые белые ветви деревьев. Не шевельнётся ли там что-нибудь живое. Но ветви деревьев были неподвижны.

И вдруг одна из них качнулась; вниз с неё полетела серебристая снежная пыль.

По оголившейся ветке над самым точном бойко запрыгала синица.

Она поглядела вниз на дорожку, где так аппетитно темнели на белом снегу зёрнышки конопли и так ярко краснели разбросанные тут и там ягодки рябины.

Но синицу, видно, что-то смущало. Может, она не понимала, откуда здесь на дорожке вдруг появилась такая пропасть конопли.

«Чирвирик!» - пискнула синица. Это на её птичьем языке, вероятно, означало: «Что-то тут неладно, что-то подозрительно».

К первой синичке откуда-то подлетела и вторая. «Цир-вир, цир-вир!» громко застрекотала она, видимо тоже выражая своё изумление и недоверие при виде такого количества неизвестно откуда взявшейся еды.

Но соблазн был слишком велик. И обе синички, немного ещё посоветовавшись друг с другом, всё-таки решили попробовать позавтракать.

Они, одна за другой, слетели на точок и с аппетитом принялись за коноплю. Схватит в клюв семечко, взлетит с ним на ближайший сучок, раздолбит, съест - и снова вниз.

- Дёргайте, дёргайте! - зашептал я Петру Ивановичу, который держал в руках верёвку от снасти.

Стоило только дёрнуть за эту верёвку - и два полотнища сетки взлетели бы над точком и, опустившись, укрыли его вместе с синичками.

- Подождём! - также шёпотом ответил Пётр Иванович. - На что нам синицы, их полно. Может, кто другой прилетит.

Мне очень хотелось поймать хоть что-нибудь. Но я в знак согласия кивнул головой и продолжал наблюдать за точком. Скоро обе птицы наелись и улетели «Вот, - подумал я, - неизвестно за кем погнались, а синиц прямо из рук упустили».

Мы просидели ещё с полчаса. Ни одна птица больше не появлялась. Я совсем загрустил. «Ну хоть бы опять синица прилетела! - думал я. - Хоть бы воробей сел, и то интересно. А так сиди и смотри на снег. Разве это ловля?»

Рассуждая сам с собой, я даже не заметил, как к точку подлетели два снегиря. Увидел я их, только когда они уселись на куст бузины, рядом с точком, уселись, распушились и замерли. Издали они походили на два больших ярких цветка. Один снегирь с красной грудкой и чёрной головкой, а другой немного поскромнее, с оранжевой грудкой.

Птицы-цветы с полчаса, а может, и больше совершенно не подавали признаков жизни.

- Врёте, проголодаетесь! - шептал мне в ухо Пётр Иванович. - Потерпи, сынок, вот увидишь, слетят на точок.

Но снегири и не думали подлетать к еде. И вдруг снова на соседнем кусте показалась синичка. Может, одна из тех, что уже побывала недавно на точке, а может, и другая. Но бойкая птичка оказалась очень решительной. Ни минуты не раздумывая, она слетела на точок и принялась за еду.

Этот пример подействовал и на вялых, сонных снегирей. Один из них вытянул шейку и стал глядеть вниз, будто раздумывал: стоит или не стоит слетать. Повертел головкой, подумал да и слетел на точок.

«Чего же он ждёт, не ловит!» - возмущался я, от нетерпения сжимая в руке какой-то сучок.

Но Пётр Иванович так и замер, держа наготове верёвочку от сетки.

А снегирь спокойно сидел на снегу, то склёвывая зёрнышки, то поднимая головку и оглядываясь по сторонам. Синичка быстро наелась и улетела.

«Сейчас и снегирь улетит», - мелькнула в Голове тревожная мысль.

Но вместо этого и второй снегирь неожиданно тоже слетел на точок.

В тот же миг Пётр Иванович дёрнул за верёвку - полотнища сетки взвились, как два огромных крыла, и накрыли точок.

Перегоняя друг друга, мы понеслись туда, где под сеткой беспомощно трепыхались пойманные снегири.

- Осторожней, сынок, осторожней, не торопись, лапку ему не повреди, запыхавшись от беготни и волнения, говорил Пётр Иванович, когда я пытался высвободить из сети запутавшуюся ножку птицы.

Наконец оба снегиря были освобождены и посажены в переносную клеточку.

- Ну, теперь домой! Пора дружков моих покормить, клетки почистить да и самим закусить.

Мы пришли в домик Петра Ивановича. Как там показалось тепло и уютно после нескольких часов, проведённых в саду на морозе.