Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

- Белка! - изумился я. - Откуда? У вас ведь не было.

- Не моя. Сам для тебя выпросил. У товарища выпросил, - говорил Пётр Иванович, передавая мне клетку со зверьком. - Она ручная, совсем ручная. По комнате бегает и сама в клетку заходит, И загонять не нужно.

Я не знал, как и благодарить за такой подарок. Хотел тут же выпустить белку из клетки, но Пётр Иванович сказал, что не нужно. Пусть денёк-другой оглядится в новом месте, попривыкнет, да и до ёлки её допускать нельзя, украшения может сбросить, побить, попортить.

- Вот нам отличный объект для фотографии, - сказал Михалыч. - С него мы и начнём наши съёмки живой природы.

Я взял клетку с белкой, понёс в спальню. И Петра Ивановича потащил с собой, чтобы показать свой фотографический аппарат и все принадлежности.

Пётр Иванович сказал, что это замечательная вещь и очень нам нужная.

- Мы теперь, сынок, всех наших пташек переснимаем. Весной выпустим каких на волю - они улетят, а карточки их на память останутся.

Мы с Петром Ивановичем уселись на диванчик.

На столе перед нами лежали все мои сокровища: и аппарат, и принадлежности для проявления, и клетка с белкой.

Я приоткрыл дверцу клетки, просунул туда руку, угостил зверька кедровыми орешками.

Белка сейчас же уселась рядом, начала брать с ладони орешек за орешком и тут же ловко их разгрызала.

Наевшись, она встряхнулась и принялась умывать мордочку передними лапками. Потом она обнюхала мою пустую ладонь и вдруг стала вылизывать её своим влажным крохотным язычком.

- Это она благодарит меня за угощение, - обрадовался я.

- Нет, сынок, - покачал головой Пётр Иванович. - Ты, верно, в руке конфетку держал, вот она сладкое и учуяла. Страсть какая сластёна!

Я сейчас же сбегал в столовую и принёс белке конфету.

Зверёк взял её в передние лапки и с аппетитом съел.

Затем белочка напилась воды из поилки и, видимо вполне довольная угощением, улеглась, свернувшись клубочком, в уголке клетки. А сверху накрылась, как одеялом, своим большим пушистым хвостом.

В этот вечер я лёг спать очень поздно. Раздеваясь и укладываясь в постель, я всё поглядывал на клетку, в которой мирно спал мой новый четвероногий приятель.

- Спокойной ночи, белочка! - сказал я и нырнул под одеяло.

Я никогда раньше даже не мог себе представить, что заниматься фотографией так интересно. Думал, наведёшь аппарат на то, что хочешь снять, щёлкнешь - и всё готово, получится фотокарточка. Ну, а как она получается, как проявляют, закрепляют, печатают, - обо всём этом я имел очень слабое представление.

И вот мы с Михалычем на следующий же день приступили к фотографированию.

Правда, тут сразу возникло затруднение. Возникло оно в связи с тем, что в комнатах не хватило света.

Оказалось, что снять можно далеко не всё, что видишь глазами. Кажется, в любой комнате очень светло и всё хорошо видно, а вот для пластинки света не хватает. Пришлось нашу деятельность перенести в основном на улицу. Вот тут дело сразу пошло на лад. Но с кого же начать фотосъёмку? Конечно, с мамы.

Мама надела свою домашнюю, невыходную шубку, тёплый платок на голову, взяла ведро с куриным кормом и вышла во двор. Её сейчас же со всех сторон обступили куры. Сценка получилась очень живая.

Мы с Михалычем приступили к съёмке. Собственно, снимал Михалыч, а я ему ассистировал.

Закрепили в снегу треножник, привинтили аппарат, стали наводить по матовому стеклу на фокус.

Дело это совсем не лёгкое: то мама получается в фокусе чётко, ясно, но все куры мутно, будто в дыму, то куры отчётливо, зато мама словно в тумане. А то вовсе либо мама, либо куры не умещаются на стекле.

Михалыч сердится:

- Собери ты их поближе к себе! Не могу же я сразу весь двор крупным планом взять. Мама покорно зовёт:

- Цып, цып, цып! - и сыплет на снег куриное угощение.

Куры собираются в кучу, хлопочут, клюют, одна перед другой стараются.

Но Михалыч опять недоволен:

- Нет композиции в кадре. Какая-то толчея, куриные крылья, хвосты… и твои ноги. Ты присядь на снег.

Мама садится. Куры в полном восторге. Они бросаются в ведро, лезут прямо в него. Петух взлетает маме на колени.

- Чудесно! - восторгается Михалыч. - Вот так и сидите. Я сейчас кассету вставлю.

Но петух, видно, сниматься не хочет. Он соскакивает с маминых колен и лезет головой в ведро.

- Ну неужели же вы и минуты спокойно не можете посидеть?! - негодует Михалыч, - Я же просил!

- Кого ты просил? Петуха просил? - отвечает мама. - Да разве он может понять?

- Когда тебе нужно, отлично всё понимает, - ворчит Михалыч, - по часу у тебя на голове сидит. А конечно, если я прошу…

Он не успевает договорить, Петух взлетает маме на плечо.

- Хорошо! Держи, держи его! - умоляет Михалыч. - Минутку вот так подержи!

Мама в переполохе хватает петуха за хвост. Петух вырывается, летит прочь, оставляя в маминой руке часть своего хвоста.

- А ну тебя, с твоей фотографией! - возмущается мама. - Весь хвост петуху из-за тебя выдернула. - Она решительно встаёт, забирает ведро и отправляется домой.

- Ну как, получилось что-нибудь? - с надеждой и сомнением спрашиваю я.

- Кажется, получилось, - кивает головой Михалыч. - Щёлкнул как раз, когда она его за хвост ухватила. Отличный снимок должен получиться. А теперь пошли. Давай займёмся более мирными сюжетами.

Мы прошлись по двору, вышли на улицу, сфотографировали наш дом, потом сарай, сад, усыпанный снегом.

Вернулись опять во двор и тут неожиданно столкнулись с тёткой Дарьей. Она выносила мусорное ведро.

- Давай я тебя сниму, - предложил ей Михалыч.

- Да ну уж, зачем меня-то снимать? - нерешительно ответила она. - Кому я нужна-то, старая, страшная?

- Как кому? - возразил Михалыч. - В деревню своим карточку пошлёшь и себе на память оставишь.

- А то и верно! - вдруг оживилась тетка Дарья. - И вправду сними. В деревню пошлю. Вот дивиться-то будут.

Михалыч приладил аппарат. И тетка Дарья вытянулась перед ним, будто солдат на часах. Вытянулась и замерла, словно окаменела.

- Да ты лицо повеселей сделай, - посоветовал ей Михалыч. - И стань повольнее. А то точно аршин проглотила.

Но тётка Дарья не шевельнулась.

- Снимай, снимай! - сурово ответила она каким-то напряжённым, замогильным голосом. - Уж раз взялся, действуй, не томи.

Михалыч пожал плечами и снял.

- Всё? - с замиранием спросила тётка Дарья.

- Всё, - ответил Михалыч.

- Ну, спасибо тебе. - И тётка Дарья, захватив мусорное ведро, рысью побежала в кухню. На ходу она обернулась и ещё раз крикнула: - Спасибо тебе!

Мы с Михалычем тоже остались очень довольны, довольны тем, что совершенно нежданно-негаданно смягчили сердце нашего всегдашнего «врага» и притеснителя.