Жоржетта Геген-Дрейфюс - Как бездомная собака

- Поль? - воскликнула Роза. - Для Поля это не имело бы значения, у него и мысли бы не явилось изменить раз принятому решению. Возможно, что он даже удочерил бы Бабетту, невзирая ни на что.

Сесиль была вне себя, она убежала и заперлась в ванной. Роза перевернула пластинку.

Сесиль стояла прислонившись к стене, заливаясь слезами; она скрестила руки и уткнула в них свое мокрое лицо. Голос Ива Монтана так громко раздавался в доме, что она даже разрешила себе застонать. Она успокоилась, лишь когда Роза, постучав в дверь, напомнила ей, который теперь час. Показаться ученикам с красными, припухшими от слез глазами - нет, это невозможно… Сесиль поспешила привести себя в порядок, и вскоре маленький автомобиль уже катил по дороге в Больё. Но с теткой она не обмолвилась ни словом.

Роза спокойно взялась за письма к сыну и к полковнику Жерару. Она знала, что Сесиль, вернувшись в полдень из коллежа, молча подойдет к ней и покорно посмотрит в глаза. Совершенно так, как это делала Бабетта, которая быстро забывала обиду.

Все же у Розы защемило сердце, когда в первом часу она услышала шум автомобиля. Сесиль вошла, поставила пластинку «Песнь горшечника» и поцеловала Розу в волосы. Следом за ней явилась Эли. Девочка под впечатлением иллюстраций, виденных в спальне у матери, провела неприятное утро. Услышав издали «Песнь горшечника», она вбежала в дом, хотя еще робко, но уже улыбаясь. Дождавшись конца песни, она, как обычно, воскликнула.

- Здравствуйте, мои мамочки, что у нас к завтраку? Я ужасно голодная. Тетя Роза, ты мне укоротила мое новое пальто? - спросила потом она.

- Нет еще, голубушка. К чему такая спешка? Нужно его еще заколоть на тебе.

- Я его подошью, - храбро заявила Сесиль. - Я не хочу, чтобы Роза утомляла себе глаза.

- Ты права, - согласилась Эли и со вздохом села на колени к матери и начала ее целовать.

- Ты или целуешь без конца, - заметила Сесиль,- или дерзишь.

- Я бы всегда хотела оставаться маленькой и сидеть у тебя на коленях, никогда ведь мне не было три года, и никто меня никогда не ласкал, когда я была совсем малышкой.

- Ты, наверно, о чем-то хотела меня попросить? - сказала Сесиль, которую часто раздражало такое проявление чрезмерной нежности.

- Нет, мама.

- Ну, ну, говори, я тебя достаточно хорошо знаю.

- Мама, - сказала девочка, крутя пуговицу на платье Сесили, - мама, ты сможешь зайти в школу и сказать новой учительнице, чтобы она называла меня Монзак, как это делала наша бывшая воспитательница? Школьники смеются надо мною, потому что она называет меня Перье. И какие злые эти девочки, просто ужас! Они подходят ко мне и дразнят меня: «Пш!..» Ты ведь знаешь Перье, газированная вода Перье, она так шумит: «пш». И они еще выпачкали грязью мой новый портфель.

- Встань-ка и накрой на стол.

Девочка неохотно встала и со слезами на глазах начала накрывать на стол. Она смотрела на Сесиль, которая ей не ответила и, казалось, думала совсем о другом.

- Мама, ты слышала?

Ответ последовал от Розы:

- Твоя мама пойдет в школу, милая моя девочка. Сегодня среда, и у нее после обеда занятий нет. А если она не пойдет, то я зайду за тобой в половине пятого и поговорю с новой учительницей.

Когда девочка после завтрака вновь отправилась в школу, Сесиль, закуривая папироску, спросила Розу:

- А ты уверена, что я пойду после обеда в Тюдейскую школу?

- Абсолютно уверена. Ты же не захочешь напрасно огорчать ребенка. Ее фамилия имеет для нее большое значение.

- А если я не пойду?

- Замолчи, не представляйся хуже, чем ты есть на самом деле. Не объяснишь ли ты мне, Сесиль, чем ты заполнишь свою жизнь, если не выйдешь замуж, не оставишь у себя этой девочки и не возьмешь к себе другого ребенка? Жизнь твоя будет пуста. Ты не можешь думать только о своих учениках и обо мне. Тебе - молодой, сильной и смелой - нужны молодые побеги, пусть даже пересаженцы.

Сесиль распахнула окно, будто ей нечем было дышать. Она взглянула на расстилавшуюся перед ней чудесную долину, окруженную зелеными бархатистыми холмами с бахромой осиновых деревьев, в честь которых было названо имение, на засаженные фруктовыми деревьями насыпи.

Роза, следя за ее взглядом, спросила:

- Скажи на милость, для чего ты вкладываешь столько труда, селекционируя деревья, улучшая породу дойных коров, разводя новейшим способом белых кур, совершенствуя сельскохозяйственные культуры? Ради твоих племянников? Ради того, чтобы доставить удовольствие Жану и Иветте? Или же для твоей сестры, которая всю жизнь тебе завидует?

- Ради Поля, которому так хотелось самому это сделать, ради себя, ради тебя, ради всех. Чтобы видеть, как богатеет земля и плодятся животные, чтобы созидать прекрасную жизнь.

- Ну, так выходи замуж.

Сесиль обернулась, словно услышала от Розы злую шутку. Она вся вспыхнула и, схватив груду школьных тетрадей, заперлась в библиотеке.

Около четырех часов, видя, что Сесиль не намерена вылезть из своего угла, Роза собралась в школу и, уже выйдя за дверь, постучала к ней в окно.

- Ты уходишь? Куда ты идешь? - спросила Сесиль, забывшая свою досаду и обещание, данное Эли.

- Я иду в школу за Бабеттой.

- А уже время? Ну, так едем, - сказала безропотно

Сесиль и тут же завела свою машину, без которой не могла обойтись даже на расстоянии километра.

- Это правда, что Жан Монзак пригласил вас обеих на рождество? - спросила Роза, как только они двинулись в путь. Старательно избегая столкновений, она пыталась продолжить разговор о ребенке.

- Не нас обеих, а только меня. Они больше не хотят знать Элизабетты.

- Что такое? Ты выложила им все, что рассказала тебе мадам Бержэ? И каково же их мнение?

- Они уверены, что я расстанусь с Эли.

- Какую ты сделала глупость, доверив им такую вещь!

- Это случилось накануне их отъезда. Мадам Бержэ только успела уехать, как они вернулись из Больё. Тебя не было со мной. Я была так потрясена, что рада была во всем открыться Жану. И потом я считала, что мой долг - ему все сказать. Я его просила ничего не говорить жене, но ты ведь его знаешь.

- До чего ты была неосмотрительна! Видишь, как ты расстроилась сама, как растерялась! Представь же себе, что будет с маленькой Эли. Ты уже внушила ей отвращение к войне, она любит и чтит Поля, как отца, и ненавидит тех, кто мучил и убил его. Если девочка узнает, что она дочь одного из этих мучителей, этих фашистов… Какой удар для ее любящего сердечка!

- Ты говоришь об ее нежном сердце, ты считаешь ее любящей, будто ты ее не знаешь. Ну, слушай. Я как-то сказала Эли, говоря о мальчике, которого усыновили Делаэ: «Еще одному посчастливилось!» И знаешь, что она мне ответила? Одно слово - «Ведетта». А, и тебя это покоробило. Теперь уж не находишь для нее оправдания. Это слово «Ведетта»… мне кажется, я не сумею его забыть.