Жоржетта Геген-Дрейфюс - Как бездомная собака

- Мама, - наконец сказала девочка, - мама, это ты? Ты за мной приехала? Отвези меня домой. - И, словно успокоившись, она закрыла глаза.

«Детка моя, незлопамятная моя девочка, - подумала Сесиль, - вот что ты сочла нужным мне сказать». Она почувствовала, насколько она себя унизила, не выполнив принятых на себя материнских обязанностей.

Завернув свою дочь в одеяло и передав ее на руки Марии, Сесиль повезла Эли домой. Она уже не ощущала усталости от бессонной ночи, проведенной в поисках ребенка. Она раздела Эли, которая оставалась ко всему безучастной; уложила ее на свою широкую кровать, растерла, легла одетая рядом с ней, чтобы согреть, поцеловала маленькую безжизненную ручку и, полная тревоги, стала ждать приезда Франсиса и врача.

Франсис очень спешил и прибыл первым. Сесиль слышала скрип гравия под колесами машины; она вспомнила то злосчастное утро, когда явилось гестапо арестовать Поля. С тех пор ей всегда становилось страшно, когда в тусклые предутренние часы скрипел гравий, отбрасываемый колесами автомобиля.

Франсис на цыпочках вошел в ее спальню. Сесиль посмотрела на него измученными глазами, но не посмела пошевельнуться, боясь потревожить девчурку, которая металась во сне. Франсис поцеловал в губы молодую женщину и провел прохладной рукой по ее озабоченному лбу. Потом он наклонился к Эли, которая то прятала голову, прижимаясь к матери, словно думая избавиться этим от боли, то поднимала лицо, как утопающий, которому не хватает воздуха. Тогда молодой человек спросил Сесиль: «Почему?»

Она приложила палец к губам, стараясь высвободиться из объятий девочки, но, как только она делала движение, Эли еще плотнее прижималась к ней. Все же ей удалось подняться с постели и тихонько прикрыть одеялом ребенка, не разбудив его.

- Она вся закоченела, - пояснила Сесиль. - Я стараюсь ее согреть. Бедняжку еще сильно лихорадит, но сон у нее сейчас более мерный; как видно, она успокоилась. Возможно, потому что ты здесь. Я жду с минуты на минуту врача. О, Франсис, только бы нам спасти ее!..

Франсис обнял молодую женщину. Сесиль положила голову на его широкую грудь.

- Как хорошо, что ты со мной! - сказала она и, высвободившись из его объятий, добавила: - Побудь с Эли, я пойду умоюсь. Если она проснется, успокой ее, приласкай, скажи, что я сейчас приду. Во всяком случае она будет довольна, что ты приехал и что она лежит в моей кровати. Я велю Марии приготовить крепкий кофе, а потом тебе все объясню.

Франсис следил за пульсом малютки; проведя рукой по небритым щекам, он пожалел, что забыл захватить свою электрическую бритву. Когда появилась Сесиль, которая причесалась и привела себя в порядок, он спросил ее, нет ли у нее бритвы. Она принесла бритву Поля, которую благоговейно хранила, и протянула ее Франсису:

- Никому я бы ее не дала, но ты, ты можешь ею пользоваться.

Глядя на себя в зеркало, орудуя этой бритвой с длинным лезвием, которой брился Поль - человек прошлого поколения, Франсис понял, что в это полное треволнений утро его жизнь слилась с жизнью Сесили.

Он кончал бриться, когда приехал доктор Инграндес. Это был старый человек, который в течение тридцати пяти лет вел тяжелую жизнь деревенского врача, все время колеся в машине или даже на велосипеде по каменистым дорогам. Он изумился, увидя у Сесили Монзак вместо хорошо знакомой ему Розы Виньоль красивого молодого человека, который, казалось, чувствовал себя здесь как дома.

«Ну и ну, - сказал себе Франсис, - вот я и скомпрометировал Сесиль».

Врач осмотрел больную и нашел, что есть все основания опасаться воспаления легких.

Франсис стал объяснять доктору, что он аптекарь, бывший ученик Монзака, что он устроился в Бриве и только сегодня утром вернулся из Парижа. Он преследовал две цели: побудить старого врача прописать самые современные лекарства и вместе с тем дать ему понять, что приехал он сюда только поутру. Положение становилось комическим, и Сесиль, несмотря на свое беспокойство за девочку, с трудом удерживала улыбку. Она положила руку на плечо молодого человека и сказала:

- Доктор, вы наш старый друг, и вам первому я сообщаю, что мосье Вернь - мой жених. Как только моя дочурка выздоровеет, мы поженимся.

Врач уехал, а Франсис, который от счастья не знал что делать, приподнял Сесиль и, наклонившись над Эли, сказал:

- Вот что, дочь моя, изволь поскорей вылезать из этого дела. Ты не имеешь права болеть. Ты что ж, хочешь помешать мне жениться?

- Нет, - ответила Эли и в первый раз улыбнулась.

Франсис, как стрела умчался на своем автомобиле за медикаментами в Больё. Он быстро перегнал старый рыдван в две лошадиных силы доктора Инграндеса, которому, проезжая мимо, покровительственно помахал рукой. Весь мир принадлежа л ему.

Через несколько дней всякая опасность миновала. Заботы матери и Франсиса принимались Эли с большей или меньшей покорностью; она хныкала, когда ей ставили горчичники, но мужественно переносила уколы.

- Ты очень скоро выздоровеешь, деточка, - сказала ей Сесиль. -Ты слышала, что говорил доктор?

- А нужно ли мне выздороветь? Как, по-твоему, мама? - спросила Эли, которая иногда позволяла себе впадать в уныние, особенно когда отсутствовал Франсис.- Тебе было бы так просто освободиться от своей дочки!

- Да разве я хочу освободиться от своей дочери? Вздор какой! Я же в вечном страхе, как бы с тобой чего-нибудь не стряслось. Когда мы во время каникул влезли на Саней и ты нарочно наклонилась над пропастью, я так испугалась, что схватила тебя за руку и умоляла не подходить к самому обрыву. Помнишь? Ну а теперь, дитя мое, скажи мне, - откуда ты взяла, что я решила расстаться с тобой?

- Из письма дяди Жана.

- Я никогда ничего подобного ему не говорила. Он меня не понял.

- Мамочка, я твоя дочка. Я тебя так люблю! Нельзя же всегда менять своих мам. Нужно иметь одну маму.

- Да и мать тоже не может менять своих дочерей. - Сесиль крепко поцеловала ее.

- А тетя Роза не утонула, когда буря была? Правда, мама? Покажи мне еще раз ее телеграмму. Что значит «Жак подтверждает»? ..

- Это значит, что Жак подтверждает свое приглашение нам троим погостить у них на пасхе. Тебе разве не доставит удовольствия поехать в Маракеш за тетей Розой?

- О да, - ответила Эли, но тут же поборола в себе радость. «Только бы это не было, как с поездкой в Париж!» - подумала она, но не поделилась своими мыслями с матерью, а только сказала: - Напиши тете Розе, что ты меня любишь, тогда мне будет спокойней. Напиши, что ты мне простила: и мой дурной характер, и злые слова, которые вырываются у меня сами по себе. Я потом так об этом жалею!..

Когда мадам Бержэ, которой Сесиль сообщила о болезни ребенка, приехала проведать Эли, та отказалась пустить ее в детскую.