Владимир Добряков - Не родись красивой…

— И спрашивать не надо: конечно! Уже определила, что вынесу на продажу. Дядя подарил Барби. И у меня их было целых три — Марианна, Ненси и Катрин. Зачем столько? Две продам.

— Но помнишь условие: в фонд поддержки отчисляем двадцать процентов?

— А мне, Анюточка, нисколько не жалко. Могу и тридцать отдать. Благотворительность в России всегда была в моде.

— Юль, а не могла бы уточнить, кто в вашем подъезде особенно нуждается в помощи?

— Хорошо, подумаем с Наташей.

С самой Наташей я разговаривала час назад. Она и доказала мне, что лучшая доля отчисления — двадцать процентов.

— Больше нельзя, — уверяла она. — Кто станет торговать себе в убыток?

— Но это же не просто торговля…

— Всё равно, есть законы рынка…

С Наташей спорить трудно — министр финансов! К тому же обещала вести бухгалтерию. Вести бесплатно. Объяснила так: — Мой вклад в благотворительность.

Гриша Прошкин считал (да и я была почти такого же мнения), что люди эгоисты, ни о чём, кроме своих удобств и выгоды, не желают думать. А на самом деле людей надо просто растормошить, завести, как пружину в часах, попросить.

На что уж дедушка Леонтий — инвалид войны, без глаза (в моем списке нуждающихся числился первым), и то, когда услышал о ярмарке, сразу заявил: дело стоящее, и лично он с большой охотой избавится от многих вещей, которые скопились за долгую жизнь и теперь лишь мешают ему. Среди вещей на продажу назвал велосипед, пресс для отжима сока, складное кресло, зонт, лыжи, набор инструментов для переплётного дела. А ещё стенные часы с боем, вот только подремонтирует малость.

— Раньше внукам бы оставил, а теперь — куда?

Я на всякий случай записала вещи, которые он собирался продать. Может, на дереве список повесить? Удобно. Только от одних его вещей сколько можно в фонд выделить!

Фонд! Скорей бы! Той же Маринке и её братикам мороженого купить. Штук пять, а то и десять.

С Митей разговаривала по телефону. Он со всеми моими предложениями был согласен, вызвался написать плакаты, вывесить на дверях подъездов.

— А снова протянуть жилку не хочешь? — спросила я.

— Давай! — охотно согласился он. — Жилку возьму потолще. Хоть пять ворон выдержит.

— А мне кажется, ее больше никто не тронет, — сказала я с некоторым намёком.

Но Митя намёка не понял. Радостно сообщил о чёрной смородине:

— Урожай в это лето будет отменный. Скажи, на ярмарке могу продать её?

— Да пожалуйста! Мы первые с мамой купим.

— Тебе-то не продам!

— Ой, чем же провинилась?

— По воздушной почте получишь.

— Я смотрю, наша почта в одну сторону будет работать.

— Ты блинчики забыла?

— Митя, это были оладушки… Но заказ на блинчики я запомнила. Итак, натягиваем жилки…

Дома я заглянула в коробку Рубика. Песок был сухим. Разыскав на кровати дремавшего котёнка, строго сказала ему:

— Не вздумай на одеяло налить! Идём, будешь снова учиться читать. — Я отнесла его к ящику, показала красные нули и потребовала, чтобы хорошенько их запомнил. Потом провела нового жильца через кошачью дверь, посадила на песок. Рубик принялся всё обнюхивать, мяукнул, словно о чем-то спросил. Я не стала мешать. Кажется, понял. Вот что значит толково объяснить. Это для всех полезно. Включая и самых крутых.

Наезженной дорогой я вновь отправилась на девятый этаж. Гриша, к моему удовольствию, оказался дома — всё возился со своими рыбками. И на его лице я прочитала удовольствие, оттого что увидел меня. Сразу поинтересовался:

— Как там Рубик, освоился?

— Он молодец, учит грамматику. А я всё хлопочу. С ярмаркой должно получиться. Митя Звонарёв уже плакаты пишет… Гриш, а ты всё-таки не прав. Нельзя думать только о себе. У нас не рабовладельческий строй. Мы свободные люди.

Прошкин, будто обессилев, сложил руки на груди.

— Ты — о жилке?

— Правильно, догадался.

Он сморщил лицо, сдавил пальцами скулы, будто собирался смять их.

— Ну, балда, дурак, ну не подумал: подцепил её крючком и рванул. Что теперь…

— Знаешь, что предлагаю? — таинственно сказала я. — Мы с тобой тоже можем устроить почту. С твоего девятого протянем жилку на мой четвёртый. Проще простого: свесишь двойную леску, а я прибью к перилам гвоздик. Надумаешь прислать телеграмму, скрепкой её прижмёшь — раз, и через секунду у меня!

— Космическая связь, — улыбнулся Гришка. — А «тебе как? Поработать придётся. Пока-то на пять этажей поднимешь.

— Не беда, была бы весть хорошая.

— А ты плохих не посылай.

— Жизнь, Гриша, как арбуз, в полоску, — вспомнила я дедушку Леонтия. — Да, хочу предупредить: почтовую связь со Звонарёвым я собираюсь восстановить. Что скажешь?

Потускнел Прошкин, задышал носом.

— Ну-у, опять, — с укором протянула я.

— Что ну?.. Хочешь, так хочешь. Не против.

Я сильно обрадовалась:

— Гриша! Ты мне объясни, вот убей, не могу понять — как же это получается? Ужас, до чего плохо думала о тебе, а ты… ну, какой ты, прямо не знаю… — Других слов я не нашла и поспешно сказала: — Мне надо бежать. К концу недели открыть бы ярмарку…

Бежать! Мчаться! Это меня подгоняла та девочка, мой двойник. В первый подъезд, в шестой, снова — к Наташе. А кроме того, решила позвонить Серёже. Для чего? Диапозитивы меня не волнуют. Даже цветные. Даже на всю стенку. Даже на фоне белых лебедей. Это потом, когда-нибудь. А вот что скажет о ярмарке? Рассуждал тогда толково, как политик: разруха, голод, беженцы, о бабушке Марье сожалел.

Итак, позвонить Серёже? Но оказалось, что сегодня я была способна на большее. Не остановила меня и металлическая дверь, затянутая коричневой кожей, с красивой ручкой и золотистым глазком. И позвонила не робко, секунды три держала палец на кнопке. А увидев высокого Серёжиного отца, отворившего дверь, всё же немножко смутилась. Однако девочка-невидимка и тут нашлась. Бодрым голосом я сказала:

— Здравствуйте, Павел Николаевич!

— Анечка! Милости прошу. Ты — к Серёже?

— Он дома?

— Скоро выйдет. Моется. Подождёшь?

— Если не долго.

Павел Николаевич усадил меня в мягкое кресло, налил из высокой бутылки розовой шипучки, поинтересовался новостями.

Пожалуйста! За этим и шла. Я с удовольствием рассказала о задумке с дворовой ярмаркой, о будущем фонде поддержки тех, кто болен, стар или сильно нуждается. Разве не любопытно было узнать мнение работника банка, тем более о процентных отчислениях. Не ошиблась ли Наташа?.. Молодец, не ошиблась…

И Серёжа наконец появился. В мохнатом халате, с влажными волосами. Пришлось кое-что повторить. Но говорила уже не я, а его отец. И хвалил меня, даже заставил покраснеть.

— Анечка, добрые дела куда труднее делать, чем злые, плохие. Ты сама-то понимаешь, как прекрасно ваше начинание? Сегодня общество униженное, несчастное. Надежда на молодые силы. И вы доказываете: есть такие силы…