Василий Кондрашов - Рыжий - не рыжий

Дед Авдей стряхнул пепел с самокрутки, помочалил конец редкими зубами, и складки на его худом лице будто бы тесней прижались друг к другу. Петька уже знал: если дед долго не отвечает, значит, вспоминает и расскажет что-нибудь интересное. Он всегда так: морщится, щурит глаза, изредка вздыхает, глядя в дальний конец улицы, а потом, откашлявшись, начинает рассказывать быль или небыль из своей фронтовой жизни. И в это время Петька боится, как бы кто не помешал им, как бы кто не оборвал слабый, задыхающийся то ли от самосада, то ли от чего еще голос деда Авдея. А рассказывал дед интересно, и про Финскую, и про Отечественную. И сейчас Петька ждал и оглядывался, не подходит ли кто за водой и не вышла ли мать на улицу. Осматриваясь украдкой, он приладился на свои ведра рядом с дедом, затем попросил самокрутку с расчетом, что тот наконец-то начнет свой рассказ.

- Ты это баловство бросай, Петька! Старики от нервов курят, от болезни. Я вот скажу отцу-матери! - грозился дед Авдей, но Петька уже давно знал, что он никогда не выполнит свою угрозу, да и курит Петька дома в открытую, мать с отцом уж и замечать перестали.- Я те про самолет рассказывал? Это когда мы нашу станцию освобождали?

- Было,- подтвердил Петька.- Три раза рассказывал. Про истребитель, который в наш пруд упал.

- Надо же, как заросла память,- пожаловался дед Авдей и сокрушенно покачал головой.

- Это я сам просил. Три раза.

Дед Авдей подозрительно посмотрел на Петьку, потом вспомнил, видимо, и довольно почмокал губами.

- Так и есть. Это в последний раз, когда моя внучка Любашка урок по хемии не сделала. И в школу не пошла, больной сказалась. Вот те и хемия!

- Ты мне, дедуль, не про «хемию»! Ты мне про войну расскажи! - стал упрашивать Петька.

- Про то и скажу, и про войну, и про хемию.- Дед Авдей последний раз затянулся, выпучив глаза от натуги, подержал сколько мог дым во впалой груди и выдохнул в залатанные колени.- Кажись, в сорок третьем тот случай был. Нам тогда наступать приказано было на эту, как ее, в песне-то поется, когда в живых трое?

- На безымянную высоту,- подсказал Петька.

- На ее самую,- обрадовавшись Петькиной догадливости, часто закивал головой дед Авдей.- Так же вот, на рассвете, кликнул нас командир в атаку, ракетой вверх, и первым бегом в гору. Мы за ним. Для острастки нет-нет да и пульнем с автоматов. А немец реденько бьет, будто выбирает, которые попроворней. Стараемся пошибче бежать, да куда там, снежище такой выпал - до пуза достает. А с моим ростом, как ни пыхти, едва успеваешь. Бегу, а у самого мыслишка, как бы командир за труса меня не посчитал. Он, немец-то, хотя и редко бьет, а метко. Жить кажный хочет! А потом вовсе как посыпет со всех пулеметов мы и в снег. Лежим, носа не поднять. Слышу, командир меня кличет. Давай, говорит, Авдей, как ты самый маленький, скрозь снег проползи и этот вражий дот сничтожь гранатой. Надо сказать, оробел я тогда, а потом озлился: что ж, у меня духу не хватит этот поганый дот сничтожить?..

- И сничтожил? - нетерпеливо воскликнул Петька.

- Да погодь ты! - рассерчал дед Авдей.- Токма разбег взял, а он туда же! Я ить тебе сколько раз говорил - не встревай, када разговор веду! Ну, игде я Остановился, игде? - вполне серьезно напирал дед Авдей на смутившегося Петьку. Похоже было, запамятовал, где Петька перебил его рассказ, и теперь не знал, с чего начинать, но признаваться в этом не собирался, во всяком случае открыто. И вопрос он задал будто бы для проверки, как его слушает Петька.

- Когда тебя командир послал дот подорвать,- осторожно подсказал Петька, боясь снова рассердить деда.

- Так и есть - послал,- согласно кивнул дед, глядя сощуренными глазами вдоль улицы.- Никак, бабка Матрена дорогу ногами гребет. Ишь ты, кажись, и новые ведра купила…

- Ты чего, дедуль? - не понял сразу Петька, о чем вдруг заговорил дед Авдей.

- Бабка Матрена идет, толкую тебе,- ответил дед

Авдей, с усмешкой в глазах разглядывая растолстевшую соседку, примерно его возраста, но еще довольно крепкую старушку.- Ты, Петька, как думаешь, возьмет она высоту али нет? - И он, хохотнув, показал пальцем на колонку.

А бабка Матрена поставила новые ведра к ногам и сразу же, не пожелав доброго утра деду Авдею, набросилась на Петьку:

- Это ты моих гусей карасином напоил?! Ветинар признал - от карасина они занемогли!

- Пусть не пьют…

- Как то есть не пьют? - опешила бабка Матрена. Видно, она ожидала, что Петька будет отнекиваться.- Как то есть не пьют? - снова повторила она, все еще соображая, как быть ей дальше.

- Я же им не водку, а керосин давал…

- Ах ты, ирод рыжий! Я ж тебя за моих племенных!..- и бабка Матрена угрожающе подняла коромысло.

Петька резко вскочил с намерением как можно быстрей удрать, но между ним и бабкой уже встал маленький дед Авдей.

- Негоже, Матрена, коромыслом эдак махать. Не ровен час - скользнешься.

- А ты не встревай! - переметнулась бабка Матрена на деда Авдея и, подперев крупными руками бока, с издевкой проговорила: - Может, скажешь, за что он моих гусей карасином напоил?

- А зачем ты палкой Шарика лупишь? - пытался защититься Петька, на всякий случай отодвигаясь подальше от бабки Матрены.

- Она бродячая! Курей жрет! А ты бери ее, бери! И-ишь какой жалостливый!

- Да у них, Матрена, кажись, три во дворе,- охотно сообщил дед Авдей.- И все, как одна, к ногам ластятся. За четвертую, кажись, отец обещал уши оборвать Петьке. Он, Дмитрий-то, знаешь какой! Что не по нем, похужей зверя становится.

- Одна порода! - проворчала уже более примирительно бабка Матрена и взялась за ведра.

- Набери ей воды, Петька,- попросил дед Авдей.

- Не буду…

- Ну, как знаешь,- очень уж быстро согласился дед

Авдей и приготовился наблюдать, как бабка Матрена будет одолевать ледяную горку возле колонки. Тронутые старческой синевой губы сложились в насмешливую улыбку.

Но деду Авдею пришлось разочароваться, он даже с неприкрытым сожалением вздохнул, когда увидел, как бабка Матрена удивительно легко для ее возраста, правда не без опаски, бочком, будто теснила что-то невидимое, но прочное, подобралась с ведрами к колонке и наполнила их, косясь то на деда Авдея, то на Петьку.

- Как пить дать - гетеу сдавала! - удивленно крякнул дед Авдей.- Нешто и мне спытать?..

Дед Авдей некоторое время поглядывал то на свои кирзовые сапоги, то на удалявшуюся с ведрами бабку Матрену.

Петька помог деду набрать воды и вызвался отнести ведра до его дома, решив на время оставить свои у колонки. Шел Петька молча, размышляя, почему он таким робким выглядел с бабкой Матреной. Ведь не боялся же он ее - это уж точно. А коромысло что, Петьку и пристрелить грозились, когда он ночью возле магазина синтетическим клеем лавку намазал. Сторож сел на часок-другой вздремнуть и уснул. А за углом клевал носом Петька, изнемогая от летней духоты, но уходить никак не хотел: надо же дело доводить до конца. Уже часа в три ночи Петька, уверенный, что сторожа прихватило накрепко, вытащил из кармана приготовленную рогатку, поточней прицелился маленьким чугунным осколком в бок сторожу и отпустил резинку.