Владислав Крапивин - Колыбельная для брата. Повесть

Остальные позавидовали: им тоже хотелось ночевать у Деда. Кроме Кирилла, все жили близко, поэтому быстренько сгоняли домой и отпросились.

Улеглись в сарае, где недавно стоял «Капитан Грант». Дед притащил кучу старых пальто и одеял. Утроили постели и думали, что будет веселая ночь с болтовней, страшными рассказами и шутками.

Но утомление сразу дало себя знать. Алик успел рассказать только одну короткую историю про Сиреневых марсиан и засопел в начале второй. Остальные тоже притихли.

Кирилл не спал. Усталость ровно гудела в каждой жилке. Горели от солнца плечи, тихонько ныли исколотые пальцы, но это было не страшно и даже приятно. Пахло сухой травой, теплым деревом и краской. Тихонько посвистывал носом отмытый Митька. В полуоткрытой двери светилось закатное небо. Кирилл слышал, как во дворе возится с железным корытом Дед. Потом к нему подошла Надежда Николаевна.

- Улеглись морские волки? - спросила она.

- Спят уже. Умотались.

- А Митя как?

Кирилл услышал, что Дед усмехнулся:

- Как всегда: носом в коленки и досапывает.

- Спасибо тебе за Митю, Гена.

- Да ну, что ты… - растерянно откликнулся Дед. Помолчал и вдруг сказал: - Это тебе спасибо, Надюша.

- Господи, мне-то за что?

- Да вот так… Лучше мне с ним. Теплее, что ли…

- Теплее… Зато и хлопот сколько… Безалаберный он.

- Митька как Митька. Он боевой. Видишь, помог мне экипаж набрать.

Надежда Николаевна тихонько засмеялась:

- Мало тебе одного хулигана…

Дед, кажется, тоже засмеялся. Потом сказал немного удивленно:

- Никогда не думал, что с ребятишками свяжусь. Еще в школе комсомольское поручение давали вожатым быть у пятиклассников, так я как от чумы… Хоть режьте, говорю, а не буду. А теперь вон целое семейство.

Надежда Николаевна вздохнула и тихо (Кирилл еле расслышал) сказала:

- Своего тебе надо, Гена.

Дед промолчал и так же тихо ответил:

- Чего теперь об этом…

- Никак не пойму, что у вас получилось с Катей… Она же тебя любила.

- Жалела, - хмуро сказал Дед.

- Жалость без любви не бывает. Если и жалела, что плохого? Почему говорят, что жалость - это обязательно обидно?

- Да она себя жалела. И гордилась… Такая великодушная: за калеку вышла.

- Генка, да ты дурак! - как-то по-девчоночьи, тонким голосом воскликнула Митькина мама. - Ты же все сам придумал! Ну, что такого страшного с твоей ногой!

- Да я не про ногу, а вообще… Про неудачи. Она думала, что из меня знаменитый кинематографист получится, а все не так…

- А ты не мучайся. Все у тебя еще впереди.

- А я и не мучаюсь, - сказал Дед. - Это с виду у меня жизнь сейчас растрепанная, а на душе спокойно, честное слово… Видно, сам не знаешь, где чего найдешь. Ну, вот кто поверит, что может быть такая радость: ходить в темноте между мальчишками, слушать, как дышат, укрывать получше…

- Я поверю.

- Ты сказала: своего надо. Конечно… Только знаешь, этих я бы все равно не оставил. Сперва думал: просто работники, экипаж, чтобы с кораблем управляться. А вышло, что главное не корабль, а они.

- Хорошие ребята, - согласилась Надежда Николаевна. - Славные… Только вот этот, тощенький такой, светлоголовый… Кирилл, да? Непонятный какой-то.

- А что непонятного? - настороженно спросил Дед.

- Не знаю. Диковатый, что ли… И немного беспризорный.

- Просто он стеснительный. А что касается беспризорности, то все они охломоны.

- Все - это другое дело. А у него отец на большом посту, важная фигура. Казалось бы, мальчик из такой семьи… Как-то поинтеллигентнее должен выглядеть…

Дед засмеялся:

- Ты приглядись. Дело ведь не в растрепанной голове. Он иногда таким аристократом может быть…

«Мамочки! Это я-то?» - простонал про себя Кирилл.

А Дед, помолчав, добавил:

- Нет, Кир хороший. Он мой друг.

Кирилл благодарно улыбнулся в темноте, вздохнул тихонько и начал засыпать.

До того вечера Кирилл никогда не думал, что отец у него «важная фигура». Он понимал, конечно, что у отца сложная и большая работа - главный инженер завода отвечает за все производство, - но при чем здесь важность.

«Важная фигура» - это звучало как «большой чин». Жили Векшины совсем не роскошно, в малогабаритной квартире, дорогими подарками Кирилла не баловали, если не считать велосипеда (но это было потом). Порой бывало трудновато с деньгами, особенно когда родился Антошка и мама уволилась, а расходов прибавилось.

Внешность Петра Евгеньевича Векшина тоже не отличалась солидностью и важностью. Он был невысокий, лысый, с круглым животиком, да и весь какой-то кругловатый. Когда волновался или хотел что-то доказать, начинал мелкими шажками быстро ходить по комнате, заталкивая большие пальцы за подтяжки на плечах, и оттягивал тугие резиновые полоски вверх. Словно старался приподнять себя над полом.

Кирилл не огорчался, что у отца не героический вид. Он просто не представлял, что папа мог бы выглядеть иначе. К тому же Кирилл знал, что в молодости папа служил на границе, да еще был перворазрядником по стрельбе и лыжам. Согласитесь, что это не хуже, чем геркулесовы плечи или мушкетерские усы.

В последние годы Петр Евгеньевич спортом не занимался, но кое-какие навыки сохранил. Кирилл в этом убедился позапрошлой зимой. Он с мальчишками гонял шайбу на асфальтовой площадке перед домом, а Петр Евгеньевич шел откуда-то веселый и довольный.

Поглядел, как нападающие лупят мимо ворот, и сказал с чувством:

- Эх, мазилы!

Игроки остановились, и сердца их наполнились тихим возмущением. Даже Кирилл оскорбился.

- Обзывать легко, - сказал он. - Попробовал бы сам.

- А чего ж! Давай! Могу один против команды!

Ребята засмеялись.

Тогда Кирилл обиделся и немного испугался за отца. И за себя. Теперь все будут дразнить: папа - звезда хоккея.

Отец коротко глянул на него и сказал:

- Дай-ка клюшку.

Кирилл вздохнул и дал.

- Начали, - небрежно предложил Петр Евгеньевич пятерым противникам.

Те восторженно заорали и бросились в атаку. Они были уверены в победе. И напрасно. Петр Евгеньевич обвел нападающих, пробился, как пушечное ядро, сквозь защиту и тут же вклепал противнику первую шайбу. Потом заколотил им еще три.

Кирилл таял от гордости.

- Хватит, - сказал отец. - Играете вы прилично, однако со старой гвардией связываться вам рановато… Пошли, Кирилл, обедать.

Петр Евгеньевич, видимо, по-мальчишечьи был доволен своим поступком. Он сказал Кириллу:

- Есть еще порох… Здорово я их, а?

- Здорово, - сказал Кирилл, но решил, что небольшая критика не повредит. - Только все-таки ты запыхался слегка. Зарядочку делать надо.

- Ой, надо, - согласился отец. - Понимаю. Самому тошно, брюхо растет. Разве я такой был в розовой юности?

- Не такой, - сказал Кирилл.

У него над кроватью висела в латунной рамке от эстампа большая фотография. На снимке худенький мальчишка в вельветовом костюме - короткая курточка с молнией и брючки, застегнутые под коленками, - мчался по асфальтовому спуску на самодельном самокате. Волосы у мальчишки разлетались от встречного ветра, а глаза сияли от счастья и удали. Это и был Петр Евгеньевич Векшин в возрасте одиннадцати с половиной лет.