Вильям Козлов - Юрка Гусь. Повесть

- Завтра на речку!

На рассвете Василиса разбудила Юрку.

- Картошку окучивать, - сказала она.

- Зачем еще? - зевая, спросил Юрка.

- Чтобы хорошо росла.

- Она и так вырастет. Не надо, баб?

Василиса пожевала губами и, завязав потуже платок на голове, вышла в сени.

Юрка полежал немного и тоже стал одеваться. По полу прыгали солнечные зайчики. Один из них забрался в алюминиевую тарелку, стоявшую на полке, и она весело засияла.

Дик лежал посередине избы. Один глаз спит, другой- на Юрку смотрит. Дику тоже хочется спать. Ему можно. Ему не надо картошку окучивать.

Белка лежала напротив Дика и настороженно глядела на него. Чего ей от Дика надо? На улице и близко не подходит, а в избе так и следит за ним.

Когда Юрка вышел на крыльцо, бабка уже ковырялась в огороде с мотыгой. Тихо и прохладно на улице. Солнце наполовину поднялось из-за леса. Длинные тени протянулись от изб, заборов. Иглы на соснах влажно блестели. На дороге пусто. Не слышно поезда. И вот утреннюю тишину прорезал звонкий пастуший крик:

- Эге-ге-гей! Бо-о-о!

И тишины как не бывало. Заскрипели двери скотников, захлопали калитки. Поблизости замычала корова. В ее густое мычанье вплелось дробное козлиное беканье. А тут еще поддали жару петухи. Пошли перекликаться от двора к двору. Петушиная перекличка скоро оборвалась. Немного осталось петухов в поселке.

К изгороди прислонена мотыга. Это для Юрки. Он взял мотыгу, повертел в руках, сморщился: тяжелая. Встал в бороздку, с размаху всадил в землю. Бабка покосилась на него, но ничего не сказала. Юрка из озорства еще раз всадил мотыгу не туда, куда надо. Бабка - никакого внимания. Вздохнув, поплевал на руки, как это делал на аэродроме, и стал окучивать.

Поравнявшись с бабкой, все же буркнул:

- Фриц прилетит, бросит бомбу-и вся наша картошка - в небо.

- Балаболка,- добродушно проворчала Василиса.- Гляди под ноги-то, а то по пальцам тяпнешь.

Рукам стало горячо, теперь - жди мозолей. Через час заныла спина, шея, защипало между лопатками.

- Перекур, - сказал Гусь и бросил мотыгу в борозду.

Бабка продолжала окучивать. Она уже на три борозды обогнала Юрку.

- Шабаш! - крикнул он. - Заморилась ведь, отдохни,

Бабка обогнала его на четыре борозды. Ее маленькая фигурка не спеша двигалась вдоль зеленого кустистого рядка. Мотыга равномерно поднималась и опускалась. «Старая, а, гляди, не устает», - подумал Юрка. Посмотрел на свои руки - мозолей пока не видно. Потом будут…

- Бабушка, хочешь я в лес сбегаю?-сказал Юрка.- За грибами. Говорят, за пожней колосовики пошли.

- Рано им еще, - сказала Василиса. - Какие сейчас грибы? Неделю печет… Грибы, родимый, после Дождя бывают,

- А почему же поганки растут?

- Вот тебе урок, - сказала бабка, - до завтрака - четыре борозды.

Юрка прикинул: многовато. Ничего не поделаешь, надо браться за мотыгу. Тут не до разговоров.

В самый разгар работы возле дома остановился бензовоз и стал сигналить.

- Цыган! - обрадовался Юрка. Бросив мотыгу, побежал к калитке. Так и есть; чернобровый Семен вылез из кабины и, улыбаясь, ждал Юрку.

- Здорово, Огурец! - пожал руку. - Занимаешься сельским хозяйством? Добро.

- Надо же бабке помочь, солидно сказал Гусь.- Старая, зашивается.

- Добро, - повторил Семен. - На аэродром хочешь?

- Как там? - помолчав, спросил Юрка.

- Летают,- неопределенно ответил Семен.

Юрка ожидал, что он передаст ему приветы, расскажет новости. Как там Вася-Василек? Летчики? Но Семен похлопывал синей пилоткой по сапогам, помалкивал. Черные волнистые волосы спускались ему на обожженный солнцем лоб. Широкие брови смыкались на переносице. Большой, сильный, стоял Семен и с любопытством смотрел на Юрку. Давненько не виделись они. С весны. Изменился Гусь. Ростом выше стал. Лицо обострилось, похудело. Скулы, как две сливы, выпирали на щеках. А буйный прямой волос рос, как хотел: вкривь и вкось. Глаза были такими же большими и зелеными, только вроде бы помягче стали, подобрее.

- Поехали, Огурец, со мной, - сказал Семен.

- К летчикам?

- Будешь шофером… Машину научу водить.

- Бензовоз?

- А что, плохая машина?

Гусь окинул равнодушным взглядом пузатую машину, похожую на гигантского зеленого муравья с яйцом, сказал:

- Поднеси к твоему бензовозу спичку -один пшик останется.

- Не поедешь?

- Кабы к летчикам,-сказал Юрка.- А бензовоз… Ты же сам говорил, что на нем после войны воду будешь возить. А я летать хочу. Как Северов.

- Учиться на летчика, Огурец, надо,-сказал шофер. - А ты лоботряс.

- Лоботряс? - сказал Юрка. - Погляди, сколько борозд окучил! А эти хорды, разные там углы, винты - чепуха. Был бы Северов живой - научил. И Вася-Василек научил бы. Я знаю. А воду и бензин не хочу возить. Летать хочу.

- Летчик - это шофер, - сказал Семен. - Воздушный. Я бензин вожу, а летчик - бомбы. Я по земле, а он по воздуху. И вся разница.

Бабка разогнула старую спину и, опершись подбородком на отполированную ручку мотыги, посмотрела на них.

- Чего языком попусту мелешь? - сказала Юрке.- Позови человека в избу.

Семен взглянул на часы и полез в кабину.

- Чаю-то попей, - упавшим голосом сказал Гусь. Он подумал, что Семен уезжать собрался, но шофер вытащил из угла тугой вещевой мешок, вскинул его на плечо и зашагал по тропинке за Юркой. «Чего это у него в мешке? - заинтересовался тот.- Да много как… Не запчасти, надо полагать, продукты… Наверно, сухой паек получил».

Семен понравился Василисе. Он громко отвечал на ее вопросы, рассказал о положении на фронтах. Узнав, что ее сын - танкист, успокоил:

- Такая громада… Не так-то просто прошибить. Броня!

Когда самовар закипел, Семен, словно пушинку, поставил его на стол.

- Угостить-то тебя нечем, - загоревала бабка. - Уж больно парень-то хороший… Справный.

Семен засмеялся, и его ровные белые зубы заблестели на смуглом цыганском лице.

- Не тужи, мать, - сказал он, хитро прищурив глаза. - Огурец угостит…

Юрка вытаращил на него глаза.

- Ты чего?

- Развязывай мешок, - сказал Семен.

Юрку уговаривать не пришлось. Он за лямку подтащил тяжелый мешок к столу, развязал. В мешке лежали хлеб, сухари, консервы, сахар, брусок сала, банка с комбижиром, который почему-то называли «лярд».

- Сколько жратвы! - обрадовался Гусь.

Дик лапой отворил дверь и пробрался в избу. Но к столу не подошел. Лег посередине комнаты, положил морду на лапы и глаза прикрыл: дескать, наплевать мне на хлеб, сало и консервы. Только влажный нос выдавал Дика. Нос морщился, сжимался, шумно втягивал воздух.

Юрка стоял возле мешка. В одной руке он держал буханку хлеба, в другой - сало. Лицо у него было немного растерянное.