Инна Давидович - Пионеры-герои [Рассказы и очерки]

Староста, приведший в хату жандарма, распинался во все горло:

— Если тебе, сопляку, выпало такое счастье — целуй пана в руку, рожа поганая! Где там хаму понимать свое счастье! Чтоб твоего и духа в нашей деревне не было! — не унимался он. — Вечером придешь ко мне за разъяснением, как надо верой и правдой служить нашим избавителям.

Жандарм кивал головой в знак согласия со старостой, а потом заявил:

— Чтоб на рассвете был готов!

Утром к вагонам-телятникам нельзя было протолкнуться.

Всем, кто провожал, хотелось подойти ближе к вагонам, чтобы еще раз прижать к груди родное дитя. Но за четыре метра от вагонов вдоль эшелона с винтовками наизготовку стояли гитлеровцы и не разрешали никому близко подойти к плененной молодежи.

Слезы лились ручьем.

— На кого же вы нас покидаете? — причитали женщины, как по покойникам…

У вагона, где стоял за загородкой Володя Сергейко, собрались дети. Не по-детски печальны были их лица. Нина Хомко тихо всхлипывала и вытирала худенькое личико передником. Маленький Володя Косило поминутно шмыгал носом.

Вдоль вагона с гордым видом шагал жандармский переводчик Лис. К нему из толпы обратился пожилой мужчина:

— Благодетель, пане Лис, будь добр, переведи их высокоблагородию, что я хочу подойти вон к тому молокососу из нашей деревни. Нужно его поучить уму-разуму, чтобы от всех нас низкий поклон передал всесильной Германии!

— Это староста из Карповцев, — перевел Лис жандарму, и тот кивком головы разрешил ему подойти к Володе Сергейко.

— Я вам завидую! — кричал староста, поглядывая на почерневшие лица молодежи. — Если бы мне только разрешили ехать с вами! За большое счастье посчитал бы!

И, обращаясь к Володе Сергейко, заметил:

— Про бога не забывай! Будешь вечером ложиться спать — помолись. На сердце сразу же светлее станет.

— Помолюсь, дяденька, — покорно ответил Володя.

Засвистел паровоз, и вскоре за холмом скрылись родные поля, в стороне остался Хомин Бор.

«По-мо-лись! По-мо-лись!» — выстукивали колеса вагонов. И каждый раз, когда Володя вспоминал эти слова, ему становилось радостно и тревожно: что ждет его в сумерках?

И теперь Володя вспоминает минуты побега: как поезд замедлил ход при подъеме, как выбросился из вагона, как катился с откоса вниз, в заросли вербы; о холодных ночах, которыми пробирался назад, к друзьям.

Это «выдуманный староста», как в мыслях назвал Володя подпольщика Константина Николаевича, посоветовал ему бежать.

Только к исходу восьмого дня пришел Володя в Карповцы. Присел на минутку на завалинку под окном своей избы, послушал, как мать, всхлипывая, ворочалась в постели, и пошел к своему тезке Володе Северину.

Под задней стеной хлева была дыра, в которую не однажды пролезали пареньки, минуя двери. Володя Сергейко пролез сквозь нее и очутился на теплом душистом сене. Он подполз к спящему другу, прилег к нему, согрелся и, обессиленный, вскоре уснул.

Проснувшись, увидел, что друг уже сидит над ним и смотрит так, будто не верит своим глазам. Наконец он крепко ударил его по плечу и восхищенно сказал:

— Эх, и молодец же ты! Удрал все-таки?

— Что у нас слышно? — не терпится Володе Сергейко.

— Вчера взялись помогать деду погибшего Николая Северина навоз вывозить из хлева. Дед и не заметил, как мы вынесли оттуда три винтовки и две гранаты «Ф-1», их не успел Николай передать в партизанский отряд.

Выспавшись днем у друга, Володя ночью зашагал по знакомым тропинкам в партизанский отряд.

Вот несколько эпизодов о том, как в годы Великой Отечественной войны в деревне Карповцы Волковысского района Гродненской области сражался с фашистами «Пионерский тайник».

Л. ЛЕВКОВА

( Перевод Ю. Богушевича )

Этот дом под номером 25 стоял на Немиге. Тут в 23-й квартире жила во время войны семья партийного работника Николая Евстратовича Герасименко.

…На ступеньках старой извилистой лестницы сидит русоголовая, небольшого роста девочка. Она тихонько напевает и пристально глядит вперед. Вот к ней подходит мужчина, задает какой-то вопрос, и она отвечает ему. Мужчина поднимается на второй этаж. Вскоре у дома появляется еще один человек. Он также обращается к девочке и также идет по лестнице.

Это десятилетняя Люся Герасименко, дочь Николая Евстратовича, встречает коммунистов-подпольщиков, собравшихся на сходку.

А когда в конспиративной квартире началось заседание руководителей подпольных групп, Люся собрала всех детей двора и начала играть с ними в прятки, классы. И никому из них не приходило в голову, что в это время Люся выполняла ответственное поручение.

Вдруг около дома остановились гитлеровцы. Люся во весь голос начала петь совсем безобидную детскую песенку «Баба сеяла горох». А в квартире, услышав песенку, мать Люси, Татьяна Даниловна, взялась раскладывать на тарелки нехитрую закуску. Что ж, пусть теперь заходят непрошеные гости: у Герасименков сегодня просто семейный праздник, вот и пришли родные и знакомые. Документы у всех в порядке.

Когда подпольщики разошлись, Николай Евстратович позвал дочь, ласково погладил по голове, долго и нежно всматривался в глаза.

— Завтра в обед, доченька, пойдешь к заводу на Серебрянку. Там у забора тебя будет ожидать человек в вышитой косоворотке. Передашь ему этот пакет. Будь осторожна — здесь листовки…

Все больше и больше помогала Люся родителям в подпольной работе. Она подкарауливала колонны военнопленных и передавала им записки, разносила в разные концы партизанскую литературу, медикаменты. Это ее рукой были расклеены листовки на воротах.

Вот идет она через весь город.

В руках девочки небольшой узелок. И никто не знает, что в этом узелке лежит оружие и документы, которые нужно передать подпольщику Александру Никифоровичу Дементьеву, отправляющемуся для связи в партизанский отряд.

Но нашелся провокатор, и 26 декабря 1942 года гитлеровцы арестовали семью Герасименко.

Люсю и мать посадили в тюрьму, в одну камеру, отца — в другую. Был схвачен и Александр Никифорович Дементьев.

Начались истязания. Обессиленную, окровавленную Люсю, как и всех взрослых, гоняли на допросы. Однажды Александру Никифоровичу удалось поговорить с Люсей. Он склонился к бледному лицу девочки. Она прошептала:

— Когда увидите папу, передайте ему: я, как и мама, ничего не сказала…

А вскоре Люсю с мамой гитлеровцы бросили в душегубку…

Так погибла одиннадцатилетняя подпольщица Люся, верная высокой клятве, которую она дала, вступая в пионеры.

А. КРАСНОПЕРКА

( Перевод Ю. Богушевича )

С давних времен поселился в деревне Захарничи Шульц. Одни говорили, что он из латышей, другие — из немцев. Женился Шульц на местной девушке, родной сестре Пелагеи Варфоломеевны Богдановой, и остался доживать свой век среди захарничан.