Вильмос Корн - Мавр и лондонские грачи

Однако игла лежала спокойно и не двигалась. Тогда бабушка положила рядом с ней еще несколько лоскутков.

– А из этого зеленого – три нижние юбочки… Да нет, двух хватит. И одну желтую! Вздор! Пряха, пряха, ты неряха! Желтую-то я ношу вот уже скоро три тысячи лет. Не надо мне желтой! Синей пусть будет третья нижняя юбка, поняла? А теперь шей, игла!

Но игла продолжала неподвижно торчать в белом лоскутке. Тогда бабка, наконец-то вспомнив, хлопнула себя по рогу:

– Я ведь не все волшебное слово сказала. Ну так вот: «Живо-живо, начинай! Игла, игла, шей сама!»

Ларчик зажужжал громче, и из трех выдвижных ящичков потянулись длинные полосы материи, спадая волнами прямо на пол. Ножницы сами подскочили к ним и давай резать и кроить, да так быстро, что у чертовой бабушки только перед глазами замелькало. А игла то вопьется, то выскочит, и, прежде чем бабка успела сосчитать до трех, рубашка уже была готова. За ней – вторая, третья, и еще, и еще…

Чертова бабушка оторваться не могла от этого зрелища. Опомнившись, она захотела примерить одну из хорошеньких рубашек. Дрожащими руками сорвала она с себя старое тряпье и надела новую рубашку. Немного коротка, но вверху и на бедрах все в самый раз. Будто облачко клубилось вокруг старухи. Правда, рубашка чуть холодила, но в то же время в ней было тепло. Потом чертова бабушка взглянула повнимательнее в зеркало и сразу зафыркала:

– Тьфу, пропасть! Да в этой стране Басен-и-Побасенок носят все прозрачное!

Оказалось, что рубашка просвечивала. Скорей, скорей! Бабка натягивает еще одну рубашку и еще одну, благо игла сшила их столько, что и не счесть. Но вот чертова бабушка снова посмотрела на себя в медное зеркало и от удовольствия даже прищелкнула языком, а потом и горделиво прошлась.

– А теперь шей нижние юбки! Зеленые! Поняла? – крикнула она и тут же чуть не подпрыгнула от радости: уже целая гора готовых рубашек высилась перед ней.

Игла сшила последнюю рубашку из белой материи и уже впилась в новый кусок.

– Стой! – закричала чертова бабушка. – Не тот! Зеленых мне! А этот пойдет на верхнюю юбку!

Однако у иглы были свои законы, и она не послушалась старой чертовки. Теперь она впилась в красно-синюю тафту и давай шить: раз-два! Раз-два! А ножницы щелкали: щелк-щелк! Щелк-щелк! А ларчик все жужжал и жужжал.

– Курлы-мурлы! Что же это за цвет такой? Так повернешь – красный, а так – синий! – Голова бабки в грязно-белом чепчике качалась из стороны в сторону.

Потом старуха решила натянуть поверх рубашки нижнюю юбку. И сразу же вокруг нее образовался пышный обруч рюшей. Ах ты, мое хромое копыто! Какие это были юбки! Бабка примеряла еще и еще. И игла «Шей-сама» уже подбросила ей готовую зеленую юбку. И все они оттопыривались, как у балерины, и были отделаны тончайшими кружевами.

А игла уже впилась в темно-синюю парчу с серебряными блестками.

– Опять ты не тот кусок шьешь! Из этого я хотела себе капор сделать! – взмолилась чертова бабка.

Но игла уже успела сшить из него такое платье, какое украсило бы и королеву. Старуха вцепилась в него, примерила, снова сняла, опять надела и под конец стала походить на переливающийся серебром шар.

И так она была занята всем этим, что позабыла и порадоваться обновкам. Только иногда слышалось какое-то бульканье. А вокруг лежали платья из серебряной парчи с синими и красными птицами на желтых, словно янтарных, ветвях. У ног ее переливались шали из черного и желтого шелка со змейками и саламандрами. А потом появились и жакетки всех цветов и с теплой подкладкой, рукава буфами и рукава в сборку. Потом верхние юбки: шерстяные, хлопчатобумажные, шелковые, с ярко-красными оборками, ядовито-зелеными листьями, с яркими бордюрчиками, в клетку, в полоску, в крапинку – всех не перечесть!

Чертова бабушка уже стонала под тяжестью всех этих одеяний. А времени снять их с себя у нее не оставалось.

Теперь к ней стали подлетать шляпы одна за другой, одна за другой! О, великая бородавка из жабьего омута! Какие это были шляпы! И высокие, и с широкими полями, и островерхие, и приплюснутые, а то и похожие на перевернутую сковороду, разукрашенную сверкающими камнями. И размером с колесо, усыпанное цветами, с вороньим гнездом в середине!

Чертова бабушка так и застыла. А вот и ее капор! Какой хорошенький! А эти лиловые лепты – как они шуршали, как переливались! Ах, почему нельзя одним прыжком очутиться в стране Басен-и-Побасенок! В стране, где носят такие шляпы!

Но что ей теперь делать со всем этим богатством? Где она? Что сталось с ее медными хоромами! Все кругом завалено до самого потолка платьями, рубашками, юбками, панталонами, шляпами, накидками, кружевными чепчиками… А ларчик стоит высоко-высоко, на горе рулонов материи, и без устали выплевывает всё новые ткани в чертовы покои…

И еще одно узрела тут чертова бабка: далеко-далеко, в глубине хором, толкая и отпихивая друг друга, черные бесенята устроили свой показ мод. Они трещали без умолку, хихикали и хохотали, примеривая на себя все, точь-в-точь как это делала она сама. Шуршала тафта, потрескивал шелк, черти натягивали на себя корсажи, расхаживали в коротеньких, до колен, шелковых панталонах, гарцевали в кружевных сорочках, плясали в балетных пачках, путались в бархатных шлейфах, и – о чудо! – какое бы платье они ни примеряли, оно тут же принимало нужный размер.

Нацепив на нос очки, чертова бабушка стала пробираться по рулонам материи. Какой тут поднялся крик и визг! И самого-то себя не слышно. Разве их урезонишь? «Пусть побалуются!» – подумала бабка и тут же поймала черного бесенка-сорванца за хвост. Он застыл, тараща глазенки на свои серебристо-серые панталоны. Старуха так дунула ему в острое ухо, что бесенку почудилось, будто туда забралась целая свора блох.

– А ну-ка, созови всех черных чертей! Пора и им праздник устроить. Пусть не думают обер-черти, эти невежи и неучи, что вырядились во фраки в клеточку и навощенные цилиндры, будто им одним дано наряжаться да преображаться. Нынче наш черед!

Вскоре праздник был уже в полном разгаре. В хоромах чертовой бабушки, по всем уголкам ее древнего царства, разлилось безудержное веселье. В мгновение ока закопченная преисподняя превратилась в модный салон.

Несколько особенно шустрых черных чертей отважились пробраться в зеркальные залы обер-чертей и там, конечно, расхвастались. Тут и обер-черти не выдержали.

Они мгновенно скинули с себя фраки и цилиндры, с жадностью набросились на кружевные панталоны, юбочки, корсеты и нарядились балеринами.

Хохот, визг, писк! Вот они уже порхают по всем залам, разбились на пары и пустились танцевать…

Какое это было зрелище! Они и дергались, и прыгали, и ногами дрыгали, и вертелись, и кружились, и кувыркались, и стонали, и верещали, и вопили, и пищали!