Борис Никольский - Делай, как я!

Но он не мог её даже погладить: мама по-прежнему держала его за левую руку, а Сорокин-старший – за правую. И тогда собака вильнула хвостом и снова скрылась в кустах.

А Сорокину-младшему стало ещё печальнее.

Дальше они прошли мимо казармы, мимо спортивной площадки, и здесь Сорокин-младший увидел солдата в распоясанной гимнастёрке. Солдат был один. Он стоял и задумчиво смотрел на "коня".

Что-то знакомое было в лице этого солдата. Встречался уже с ним Валерка, что ли?

И вдруг Сорокин-младший вспомнил: ну, конечно же, это был тот самый солдат, которому никак не давался прыжок через "коня". Как пыхтел он тогда, как топал сапогами, разбегаясь, грозный, как надвигающийся паровоз!… И даже фамилию его вспомнил Валерка – Кравчук.

Ну да, Кравчук. Тогда ещё командир сказал: "Достаточно, Кравчук. Потренируетесь ещё вечером…"

И сейчас Кравчук готовился к разбегу. Он отошёл на несколько шагов, потом быстро помчался вперёд – к "коню".

"Вот сейчас будет потеха!" – хотел было сказать Валерка Сорокину-старшему.

И не успел.

Кравчук вдруг легко коснулся снаряда и перелетел через "коня".

Валерка даже глазам своим не поверил.

А Кравчук подмигнул Валерке, затянул ремень и побежал к стадиону.

Музыка на стадионе уже гремела вовсю, и Сорокин-младший почувствовал, как испаряется, как исчезает его плохое настроение…

Был в нашем взводе, взводе десантников, солдат по фамилии Башмаков – удивительно невезучий человек. Не везло ему постоянно. Всегда и во всём. На стрельбы идём – все стреляют нормально, он обязательно умудрится всадить пулю в чужую мишень. По тревоге поднимаемся – сапоги перепутает. Кросс побежим – ногу вывихнет. Короче говоря, всё у него не как у людей.

Поэтому командир взвода старался держать Башмакова подальше от глаз начальства. Как начинаются учения или проверка, так Башмакова либо в наряд по кухне отправляют картошку чистить, либо дневальным по казарме, либо ещё куда-нибудь – лишь бы подальше.

Так было до тех пор, пока не сменился у нас командир взвода.

Новый командир, лейтенант Петухов, вызвал к себе Башмакова и говорит:

– Невезучих людей, Башмаков, не бывает – бывают люди не-дис-ци-пли-ни-ро-ван-ны-е. Ясно?

– Так точно, – говорит Башмаков. – Ясно.

– Отныне вам никаких поблажек не будет, – говорит лейтенант. – И вы свои штучки бросьте. Ясно?

– Так точно, – говорит Башмаков. – Ясно.

А тут через несколько дней как раз учения. И нашему взводу выпало особое задание – произвести разведку в тылу "противника".

Лейтенант Петухов на всякий случай не спускал глаз с Башмакова. И в самолёте посадил возле себя. Нарочно.

И прыгнул сразу вслед за ним.

Их парашюты раскрылись почти одновременно.

И тут вдруг лейтенант увидел, что Башмаков летит не вниз, а вверх.

Да, да, его парашют поднимался вверх!

– Рядовой Башмаков! – закричал лейтенант. – Вы куда?

– Не могу знать! – закричал Башмаков.

– Немедленно вернитесь! – закричал лейтенант.

Но Башмаков продолжал медленно лететь вверх.

– Вернитесь сейчас же! – ещё громче закричал лейтенант.

Что ответил Башмаков, он уже не услышал. Ведь лейтенант летел вниз, а Башмаков – вверх, и расстояние между ними всё увеличивалось.

А между тем всё объяснялось просто: парашют Башмакова попал в восходящий поток тёплого воздуха.

Будь на месте Башмакова другой солдат, он бы наверняка растерялся и от страха натворил каких-нибудь глупостей. Но Башмаков не испугался. Он даже не удивился. Потому что он привык, что с ним всегда что-нибудь происходит.

Он спокойно летел, словно на воздушном шаре, и смотрел вниз.

И всё запоминал, что было внизу.

А внизу был лесок. А в леске танки "противника".

Так Башмаков летел довольно долго. А когда приземлился, то сразу пробрался к своим. И доложил о танках. И лейтенант Петухов после учений объявил ему благодарность за самообладание и находчивость.

С тех пор Башмакова перестали считать невезучим. А как только его перестали считать невезучим, он и правда перестал быть невезучим…

Башмаков очень гордился своей десантной курткой. Куртка у него была не такая, как у всех, особенная – одна половина зелёная, а другая – белая. Удивительная куртка!

Впрочем, удивляла она только новичков, мы-то хорошо знали, в чём дело. И почему отказывался Башмаков поменять её на другую, почему упрямился – тоже знали.

Было это зимой, на ротных учениях.

Пункт сбора десантников был назначен в лесу у переезда, там, где узкоколейка пересекалась с заснеженным, укатанным шоссе. Прятались мы за насыпью железной дороги.

Все группы приземлились удачно и собрались быстро, как положено, а с последней вышла осечка. Поторопился лётчик и выбросил десантников чуть раньше времени.

Как раз в этой группе был Башмаков.

Прыгал он последним.

Нам хорошо было видно, как отделилась от самолёта чёрная точка, как раскрылся парашют.

Мы ахнули. Башмаков медленно опускался прямо в расположение "противника". Мы видели, как подтягивает Башмаков стропы, старается уйти в сторону.

Только ничего у него не получалось.

Если бы подул ветер! Хоть какой-нибудь, хоть самый плёвый ветерок!

Но ветра не было. И нам оставалось только смотреть, как медленно опускается Башмаков прямо в расположение "противника". Мы ничем не могли помочь ему.

Ефрейтор Барабанщиков забрался с биноклем на сосну и оттуда наблюдал за Башмаковым и за действиями "противника".

Ещё секунда – парашют Башмакова скрылся из наших глаз.

И тут неожиданно налетел порыв ветра. Ну что бы стоило ему подуть на минуту раньше!

– Приземляется! Стропы подтягивает! – закричал Барабанщиков. – Бегут! Со всех сторон бегут к нему! Эх, чёрт!

И вдруг он замолчал и даже бинокль выпустил из рук.

– Ну что там? Что там? – нетерпеливо закричал лейтенант Петухов.

Но Барабанщиков по-прежнему не произносил ни слова.

– Да что же… – начал лейтенант Петухов. Больше он ничего не успел сказать.

В следующий момент снежный вихрь возник над переездом.

Белое облако стремительно пронеслось по шоссе мимо нас и врезалось в кустарник.

Когда снежная пыль рассеялась, мы увидели Башмакова.

Он стоял и улыбался как ни в чём не бывало.