Борис Никольский - Делай, как я!

В лицо бьёт холодный ветер, у горных вершин клубятся тёмные тучи, того и гляди – снег повалит.

А вот и ущелье, в ущелье ракеты упрятаны, возле них часовые "противника" ходят, ничего не подозревая. Ага, попались, голубчики!

Выполнили десантники задание, теперь можно и привал сделать, отдохнуть.

Разожгли костёр пожарче, собрались возле него.

Башмаков из кармана своё письмо вытащил, ручку достал. Самое милое дело – у костра, на привале письма домой писать! Листок приспособил на колене, прикрыл от дождя плащ-палаткой, пишет:

"…С неба дождь сыплется пополам со снегом. Так что простите за неразборчивый почерк – руки мёрзнут и писать неудобно. Развели костёр и греемся. А вообще здесь очень красиво – огромные валуны, снег лежит".

Пока сочинял Башмаков письмо, привал кончился.

Поздно вечером вернулись десантники в казарму.

Перед самым отбоем опять, уже в третий раз, принялся Башмаков за письмо. А тут увидел его ротный старшина. Был у того старшины такой характер, что не мог он оставаться спокойным, если замечал солдата, не занятого делом. Только и удалось Башмакову дописать две фразы:

"…Старшина приказал навести вокруг порядок – подмести и протереть пыль, так что писать заканчиваю. Привет всем. Башмаков".

И всё равно в этот вечер Башмаков лёг спать очень довольный: наконец-то письмо написано!

А на другой день, прежде чем заклеить конверт, перечитал письмо и ахнул:

Вот что у него получилось:

"Здравствуйте, дорогие родители и брат!

Живу я хорошо, чего и вам желаю. Служба моя идёт нормально. Погода у нас хорошая, жарко, как на курорте. Сейчас пишу вам письмо, а сам загораю в одних трусах. С неба дождь сыплется пополам со снегом. Так что простите за неразборчивый- почерк – руки мёрзнут и писать неудобно. Развели костёр и греемся. А вообще здесь очень красиво – огромные валуны, снег лежит. Старшина приказал навести вокруг порядок – подмести и протереть пыль, так что писать заканчиваю. Привет всем. Башмаков".

Сначала Башмаков очень расстроился. А потом подумал – чего ж тут расстраиваться, такая уж служба у десантников: сейчас здесь, а через час уже за двести километров. Одно слово – крылатая пехота.

А письмо ему всё-таки ещё одно – новое – пришлось написать.

Кроме тех солдат, что числились в списках старшины, был в нашей роте один "солдат", который ни в каких списках не числился.

Звали его Иван Иваныч.

Когда-то Иван Иваныч служил для испытания новых парашютов, а теперь доживал свой век в нашей роте.

Не раз Иван Иваныча брали в "плен", не раз приходилось ему выступать в роли "языка", не раз бросали его на землю ловким приёмом самбо. Такая была у него служба.

Иван Иванычем звали огромную тряпичную куклу-манекен, набитую опилками. Это имя ему придумали солдаты.

Если кто-нибудь в роте задавал вопрос, на который не было ответа, ему говорили:

– Спроси у Иван Иваныча.

Если провинившийся солдат оставался в воскресенье без увольнения, над ним посмеивались:

– Привет от Иван Иваныча!

А когда кто-нибудь из нас отправлялся в кладовку, или, говоря по-военному, в каптёрку, то непременно сообщал:

– Пойду к Иван Иванычу.

Потому что в "мирное" время, когда не было учений, когда не было тактической подготовки и занятий по самбо, Иван Иваныч хранился в ротной каптёрке вместе с солдатскими чемоданами и старыми гимнастёрками.

Впрочем, таких мирных дней не много выпадало на долю Иван Иваныча.

Однажды во время взводных учений рядовой Башмаков и рядовой Коркин получили приказ: захватить "языка".

"Языком", естественно, был Иван Иваныч. Башмаков и Коркин должны были разыскать его в густом кустарнике, снять с поста по всем правилам военного искусства и доставить затем в расположение взвода.

И вот когда "язык" был уже обнаружен и схвачен, выяснилось, что самое трудное ещё только начинается.

Тащить Иван Иваныча оказалось очень нелегко: как-никак, а весил он около восьмидесяти килограммов. Кроме того, шёл дождь и было темно.

– Ты берись за ноги, а я за руки, – сказал Коркин.

– Хорошо, – сказал Башмаков.

Так они протащили Иван Иваныча несколько метров.

– Нет, – сказал Коркин, – лучше ты берись за руки, а я за ноги.

– Хорошо, – сказал Башмаков.

Они протащили Иван Иваныча ещё несколько метров.

– Подожди, – сказал Коркин, – берись ты опять за ноги, а я за руки.

– Хорошо, – сказал Башмаков.

Он давно знал, что больше всего Коркин любил распоряжаться и командовать. Такой уж характер был у Коркина. Скверный характер.

Он и в казарме себя так вёл. Назначат их вместе пол мыть, Коркин скажет: "Ты, Башмаков, пока мой, а я пойду тряпок хороших поищу" – и уйдёт, и ходит где-то час целый, а Башмаков моет. Вернётся Коркин: "Как? Ты уже вымыл? А я тряпок так и не нашёл".

– Да что ты, Башмаков, на него смотришь? – говорили иногда солдаты. – Сказал бы ему пару ласковых слов.

– Да ладно… – отвечал Башмаков. – Чего там…

А тут, видно, никак Коркин не мог решить, каким образом выгоднее нести Иван Иваныча. Возьмётся за руки – ему кажется, Башмакову в ногах легче. Перейдёт в ноги – опять кажется, Башмаков доволен.

В общем, здорово они намучились, пока тащили Иван Иваныча. Иван Иваныч намок под дождём, ещё тяжелее стал. До расположения взвода уже рукой подать, а Коркин совсем выдохся.

– Привал, – распоряжается, – сделаем.

Остановился Башмаков, Иван Иваныча посадил под сосну, аккуратно прислонил к стволу.

– Потерпи, – говорит, – Иван Иваныч, уже немного осталось.

– Ему-то что! – говорит Коркин. – Ишь ты, вылупился! Кукла чёртова! Манекен проклятый!

Размахнулся да как даст Иван Иванычу по голове.

Иван Иваныч нелепо взмахнул тряпичными руками, перевернулся и плашмя упал на землю.

А Коркин ткнул его сапогом.

И тут вдруг Башмаков оттолкнул Коркина, бросился к Иван Иванычу, поднял его.

– Ты что? – поразился Коркин. – С ума сошёл?

– Не трогай его! – крикнул Башмаков. – Уйди!

Так и тащил Иван Иваныча один. Весь согнулся, а тащил. Восемьдесят килограммов всё-таки – шутка ли!

Коркин только плечами пожимал. "Не знал, – говорит, – что вы с ним родственники: одними опилками набиты".

Зато солдаты потом часто просили Башмакова: "Расскажи, Башмаков, как ты Иван Иваныча защищал!"

Очень уж нравилась им эта история.

Однажды вызвал к себе Башмакова лейтенант Петухов и говорит:

– Мы вам, Башмаков, поручаем ответственное дело. Дело, можно сказать, государственной важности. Поедете в город вместе с начальником финансовой части, капитаном Беленьким. Охранять его будете. За деньгами поедете. Ясно?