Борис Никольский - Делай, как я!

– А что, Башмаков, может, вы и стёкла вставлять умеете?

– Умею, – говорит Башмаков.

– И печки класть умеете?

– Умею, – говорит Башмаков.

– Может, вы, – спрашивает доктор, – и крышу отремонтировать сможете?

– Смогу, – говорит Башмаков.

Потёр доктор затылок ладонью и говорит:

– Придётся вам, Башмаков, ещё денька три полежать в санчасти, ничего не поделаешь…

– Хорошо, – говорит Башмаков. – Вам виднее.

На другой день он стёкла, где нужно, вставил, дымоход у печки поправил, потом за крышу принялся.

Тут его ротный старшина как раз и увидел. Башмаков на крыше санчасти сидел, а старшина мимо шёл – в штаб.

Старшина остановился, задрал голову.

– Что это с вами, Башмаков? – спрашивает.

– Ничего, – говорит Башмаков.

– То есть как это ничего? – спрашивает старшина. – Вы разве не больны?

– Так точно, – говорит Башмаков. – Болен.

– Так почему же вы тогда на крыше сидите?

– Это лечение такое, – говорит Башмаков. – По-научному "трудотерапия" называется.

Старшина так удивился, что даже забыл, куда шёл. Пошёл обратно в казарму и всю дорогу рассуждал сам с собой.

– Это что же за лечение? – говорил он себе. – Да я такое лечение солдатам каждый день прописываю. Меня, выходит, уже профессором медицины считать можно…

А Башмакова через два дня опять вызвал доктор.

– Ну как, – говорит, – ваши дела? Всё в порядке?

– Так точно, – отвечает Башмаков. – Всё в порядке: крыша не течёт, стёкла вставил, забор покрасил.

– Да я не про то спрашиваю, – смеётся доктор. – Как ваше самочувствие – в порядке?

– Самочувствие хорошее, – говорит Башмаков.

– Ну и прекрасно, – говорит доктор.

В этот же день выписал доктор Башмакова из санчасти, и они расстались очень довольные друг другом.

Однажды пригласили Башмакова в летний лагерь старшеклассников- выступить, рассказать о нелёгкой службе десантников.

Надел Башмаков парадную форму, почистил ботинки гуталином "Люкс", отправился в лагерь. А в лагере, смотрит, сидят перед ним девчонки лет по пятнадцати – шестнадцати, глядят на него во все глаза, перешёптываются.

"Ещё бы, – думает Башмаков, – наверное, никогда в жизни настоящего десантника не видели".

Приосанился он.

– О чём, – спрашивает, – рассказывать: о ночных прыжках, об испытаниях парашютов или, может быть, о последних больших учениях?

– Лучше расскажите, – просит девочка с косицами, – как вы первый раз прыгали.

– Первый раз? Это можно, – говорит Башмаков. – Первый прыжок – он на всю жизнь запоминается. Я, к примеру, когда первый раз прыгал…

И тут замолчал Башмаков, заколебался. Потому что если начистоту говорить всё так, как на самом деле было, никакого особого геройства он не проявлял. Вот если бы присочинить немного…

– А вы с какого самолёта прыгали? – спрашивает девочка.

– Я? С АН-два, с кукурузника. С него обычно первый раз все прыгают… – говорит Башмаков, как будто оправдывается, а сам себя в душе ругает: ну что у него за характер такой! Будь на его месте ефрейтор Барабанщиков, тот бы наверняка прихвастнул: с АН-десять, сказал бы. Люк открывается, всё кругом, мол, гудит, ветер бушует… А он – с кукурузника…

– А парашют у вас как раскрывался? Вы сами за кольцо дёргали?

Так и подмывает Башмакова сказать: "А как же! Конечно, дёргал! Лечу я, значит, в воздухе, в свободном падении, секунды отсчитываю: пять, шесть… Пора, думаю. Тут и рванул за кольцо!…"

Ах, если бы на самом деле так было!

– Нет, – грустно отвечает Башмаков. – Если говорить честно, за кольцо в тот раз я не дёргал. Когда человек первый раз прыгает, чаще всего применяется принудительное раскрытие парашюта. Это что значит? Это значит, что парашют раскрывается сам, с помощью длинной специальной верёвки – фала. Когда десантник отделяется от самолёта, фал натягивается, выдёргивает вытяжное кольцо, купол раскрывается…

– А страшно было? – всё не унимается девчонка с косицами.

"Страшно – не страшно"… И вопросы всё какие-то девчоночьи!"

– Если говорить честно, – отвечает Башмаков, – страшновато. Особенно трудно последние два-три шага до раскрытой двери сделать. Тут и ноги слабеют, ватными становятся, и пол, кажется, из-под ног уходит… А я ещё в иллюминатор перед этим взглянул, смотрю: ух ты, земля-то как далеко! Машина по дороге там, внизу, как спичечная коробочка ползёт, люди, как мураши чёрненькие, еле видны… "Неужели, – думаю, – мне сейчас туда лететь?" А тут уже руку мне на плечо кладёт офицер-выпускающий и командует: "Пошёл!" Ну, я и пошёл…

Засмеялись девчонки, развеселил их Башмаков.

– А дальше? – спрашивают.

– Дальше?… Если говорить честно, когда прыгал, я слегка зажмурился. Потом чувствую, тряхнуло меня, взглянул вверх – надо мной огромный белый купол раскрылся. А вокруг синее небо! И так мне хорошо стало! Так легко на душе! Петь хочется! Приземлился благополучно, упал на бок, как мне советовали, чтобы смягчить удар… Так вот и закончился мой первый прыжок.

Видит Башмаков – девчонки на него с уважением смотрят.

"Эх, – думает, – а если бы на моём месте ефрейтор Барабанщиков был, он бы такого понавертел, они бы ахнули!"

Ещё целый час рассказывал Башмаков о десантной службе. Никак не хотели отпускать его девчонки. Когда стал прощаться, пошли они проводить его до ворот, а та, которая с косицами, вдруг хитровато на него посмотрела и говорит:

– Очень верно вы всё про первый прыжок рассказывали. Всё точно.

– То есть как? – изумился Башмаков. – Вы-то откуда знаете?

– Да у нас, – Смеётся она, – уже почти все девочки с парашютом прыгали. Мы в школе ДОСААФ занимаемся.

Башмакову даже жарко стало от неожиданности.

"Ну! – думает.- Чуть не попался! Вот тебе и девчонки!"

Вообще, любил Башмаков рассказывать про свой первый прыжок. Да и кто из десантников не любит вспоминать, как первый раз прыгал с парашютом. Вот ещё одна такая история, рассказанная' Башмаковым.

– Честно говоря, я первый раз по-настоящему понял, что мне на самом деле предстоит с парашютом прыгать, только когда уже на аэродром в полной десантной форме прибыл. Комбинезон, шлем, основной парашют – сзади, за спиной; запасной – спереди, всё как положено. Раньше, пока мы тренировались, пока всякие хитрые упражнения делали, я всё как-то думал: ещё далеко, ещё не скоро дело до прыжка дойдёт.

А тут прибыл на аэродром, и не успел я оглянуться, команда раздаётся:

– По самолётам!

Маленький АН-два уже ждал нас. Сейчас заберёмся мы в самолёт, взмоет он в воздух и…

Шутка ли сказать – с тысячи метров вниз лететь! Как подумал я об этом, так чувствую: мурашки по спине побежали.